Очерки по истории церкви - [70]
Не оставили в покое и старца епископа Пофина. Он был так слаб от болезни и старости, что его на судилище принесли в сопровождении городских властей, при смешанных криках толпы, как будто это был сам Христос. Вероятно, на эту мысль навели почтение и любовь, которыми его окружали христиане. Когда легат спросил его: «Кто Бог христианский?», он отвечал: «Узнаешь, если будешь достоин». Его стали влачить и бить чем попало и едва живого бросили в темницу, где он и скончался через два дня.
Мы говорили, что, вопреки закону Траяна, легат не отпустил отрекшихся христиан. Он продолжал их пытать и допрашивать уже не как христиан, а как соучастников в человекоубийствах и беззакониях. При этом всем поучительно было видеть, как они были печальны, унылы, неблаговидны и исполнены всякого безобразия. Сами язычники поносили их, как людей низких и малодушных, которые, заслужив имя человекоубийц, лишились досточтимого, славного и жизнедательного наименования — мучеников. «Напротив, мучеников облегчали радость мученичества, надежда обетования, любовь ко Христу и Дух Отчий. Они шли веселые (на свой подвиг) — в их лицах выражалось сочетание достоинства с приятностью, даже самые оковы были для них почтенным украшением, как невесте служат украшением испещренные золотыми бахромами одежды; притом они благоухали благоуханием Христовым так, что иным казались намащенными обыкновенным миром».
Видя это, другие христиане становились тверже: взятые без отлагательства исповедывали себя христианами.
Матур, Санкт, Блондина и Аттал были осуждены на съедение зверям. День для звероборства назначен был нарочно. Матур и Санкт в амфитеатре до выпуска зверей снова подверглись всякого рода истязаниям, которых требовала неистовая чернь криками, раздававшимися с разных концов цирка. Их даже жарили на раскаленной железной скамье, но ничего не услышали, кроме слов исповедания. «Я — христианин», — произносил Санкт с самого начала. Так как в великой борьбе с их терпением жизнь долго не оставляла мучеников, их решили заколоть. Таким образом, в течение целого дня, вместо всяких зрелищ, обычных для цирка, мученики явили великое зрелище для всего мира.
Блондина, повешенная на дереве в виде креста и отданная на съедение выпущенным зверям, пламенною своею молитвою вселяла в подвижников великое мужество. Даже телесными очами в сестре они созерцали Того, Который был распят за них. Верующие убеждались, что всякий, страждущий за славу Христову, имеет вечное общение с Богом Живым.
К Блондине не прикоснулся ни один зверь. Она снова была заключена в темницу до нового подвига, чтобы, как пишут ее сограждане, «одушевить братий примером малорослой, немощной, легко уничижаемой женщины, которая, облекшись в непреоборимого Подвижника Христа, многократно одолевала противника» и за подвиг увенчана венцом нетления.
Толпа громко требовала казни Аттала из Пергама. Он всем был известен. Основательно наставленный в христианском учении, он всегда был в Лионе свидетелем истины, столпом и утверждением их Церкви. Не тот ли это малоазиец Аттал, не ученик ли святого Поликарпа, которому слал с любовью привет святой Игнатий?[175]
Он выступил на подвиг с готовностью. Его обвели кругом по амфитеатру, неся перед ним дощечку с надписью по-латыни: «Это Аттал — христианин». Чернь сильно свирепела и требовала расправы, но легат, узнав, что он римский гражданин, приказал его вернуть и держать в тюрьме вместе с другими. Написав о них кесарю, он ожидал решения. (Римского гражданина нельзя было лишать жизни без согласия императора.)
Несмотря на строгость заключения, христианам Лиона удавалось поддерживать с мучениками общение, говорить с ними и писать им письма. Сохранилось несколько рассказов, по которым можно понять их душевное состояние. Покрытые ожогами, рубцами, ранами, они не позволяли себя называть «мучениками»; даже негодовали, если кто в письме или разговоре именовал их так. Они любили именовать «Истинным мучеником» Христа Спасителя. Они говорили: «Мученики суть те, которые сподобились скончаться в исповедании и которых мученичество Христос запечатлел смертию; а мы только слабые и смиренные исповедники». Они со слезами просили братий усердно молиться, чтобы достигнуть им совершенства.
В этот же промежуток случилось в тюрьме радостное событие. «Через живых ожили мертвые», — говорит описание. Любовью мучеников снова были приняты в лоно Матери-Церкви, «снова зачаты ею и согреты живительною ее теплотою, снова научились исповедовать» те, кто ранее отпали, отреклись. Живыми и сильными предстали они на судилище, на второй допрос легата, «быв услаждены Богом, Который не хочет смерти грешника». Это испрошено было у Бога слезами и молитвами мучеников.
«Величайшую брань против диавола предприняли они по любви к ближним и вели ее с тою целью, чтобы сей зверь, быв умерщвлен, изверг из себя живыми тех, коих прежде считал поглощенными. Мученики не превозносились над падшими, но чем богаты были сами, то сообщили и нуждающимся: потому что имели материнское к ним милосердие и обильно проливали о них слезы пред Отцом. Они просили жизни, и Отец давал им, — эту жизнь потом они разделяли с ближними, и, одержав победу во всем, отходили к Богу».
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.