Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - [3]

Все предлагаемые читателям настоящей книги очерки, в ряду других произведений автора, в 2009–2012 годах были опубликованы в петербургском литературно-художественном журнале «Нева». Благодаря очерку «Фантастический мир гоголевского фольклора, или От носа Гоголя к гоголевскому, Носу^££», автор стал лауреатом премии журнала «Нева» «За лучшую публикацию 2009 года» в номинации «Критика и эссеистика».

В основу вступительного слова «От автора» легло мое выступление на пленарном заседании, посвященном открытию петербургского фестиваля «Петербургский текст: литературные урочища», произнесенное 1 октября 2011 года в актовом зале Всероссийского музея A.C. Пушкина.

Кровное родство, или Куда уходят корни петербургского интернационализма

1

Большие и малые ручейки, широкие реки и бурные потоки европейских миграционных процессов докатились до ее восточных пределов – допетровской Руси – рано. Постоянные войны и Крестовые походы, социальные и политические революции, страшная инквизиция и чудовищные эпидемии, голод и неурожаи сгоняли наиболее активную, пассионарную часть населения Европы с насиженных мест в поисках хлеба, работы или службы, богатства или славы и приключений. Неизвестная безграничная Русь, занесенная глубокими снегами и заросшая непроходимыми лесами, будоражила воображение и манила таинственными возможностями и невероятными перспективами. Для многих из них Россия стала второй родиной, а для их многочисленных потомков – первой, а то и вообще единственной.

Семейные легенды и народные предания донесли до нас известнейшие имена русских политических, государственных, общественных и культурных деятелей, происхождение которых уходит в далекую историю Западной и Центральной Европы. Среди них были ремесленники и лекари, строители и актеры, воины и коронованные особы. Достаточно напомнить о династии Романовых, правивших в России более 300 лет, с 1613 по 1917 год.

На Руси род Романовых считался одним из самых древних и почтенных. Между тем родословная этой славной фамилии не дает основания однозначно сказать, куда ведут ее корни. По одним «достоверным» преданиям, Романовы происходили «из литвы», по другим, не менее «достоверным», «из прусс», то есть «из немцев».

Если верить фольклору, в последней четверти XIII века некий князь Прусский по имени Гланда Камбила Дивонович приехал в Россию и в 1287 году «принял святое крещение с именем Ивана». Постепенно прусский Камбила стал называться по-русски – Кобыла. В летописях за 1347 год под такой фамилией известен приближенный великого князя Симеона Иоанновича некий боярин Андрей. Смена фамилии на Руси была делом привычным. Чаще фамилии присваивались по имени или прозвищу отца. Так, сын боярина Андрея – Федор – имел прозвище Кошка, а его дети числились в летописях уже Кошкиными. В XVI веке потомок того самого «прусса» боярин Никита Романович принял фамилию Романов – по имени отца, окольничего Романа Захарьина-Юрьева. Никита Романович был дедом первого царя из этого рода – Михаила Федоровича, а Михаил Федорович – дедом Петра I. Может быть, именно поэтому, как свидетельствует фольклор, в народе национальность Петра I, самого известного и наиболее почитаемого и любимого русского императора, вызывала самые невероятные подозрения. Были ли у народа для этого основания?

Известно, что матерью Петра I была вторая жена царя Алексея Михайловича, Наталья Кирилловна, дочь рязанского дворянина Кирилла Полиевктовича Нарышкина. Если верить молве, род Нарышкиных происходил от крымского татарина Нарышки, выехавшего в Москву в 1463 году. Однако, по другим преданиям, Нарышкины происходят от некоего богемского дворянина по фамилии Нарисци, который владел городом Егру, или Егеру, на границе Богемии и Германии. Косвенным образом это подтверждается родовым гербом Нарышкиных, «во многом напоминающим герб этого города». Историкам это известно из Жалованной грамоты, выданной в подтверждение благородного происхождения дворян Нарышкиных. А такое происхождение необходимо было доказать фактом владения их далекими предками городами или землями на той родине, откуда они прибыли.

Энергичный, деятельный, стремительный Петр не вписывался в традиционные представления Москвы о царе, выглядел чужаком, белой вороной. Такими чужаками у степенных москвичей слыли немцы из Лефортовской слободы. Уж не немец ли и сам Петр? И рождались легенды о том, что Петр вовсе и не сын тишайшего царя Алексея Михайловича, а отпрыск самого Лефорта. Будто бы государь Алексей Михайлович угрожающе говаривал своей жене, царице Наталье: «Если не родишь сына, учиню тебе озлобление». Об этом знали дворовые люди. И когда родилась у царицы дочь, а у Лефорта в это же время – сын, то, страшась государева гнева, втайне от царя, младенцев обменяли. Тот Лефортов сын царствует на Руси и доныне. Да ведь оно и видно: государь жалует иностранцев и всегда добрее к ним, чем к русским.

Но если и не верилось кому-то в историю с подменой младенцев, то тут же предлагалась другая, более правдоподобная, по мнению рассказчиков, легенда. Мол, во время поездки в Швецию царь Петр был пленен и там «закладен в столб», а на Руси вместо него был выпущен немчин, который и царствует ныне. И как же этому не поверить, если, возвратившись из-за границы в Москву накануне нового, 1699 года, царь не заехал в Кремль, не поклонился чудотворным мощам православных святых, не побывал у гробов своих родителей в Архангельском соборе, а сразу полетел в Немецкую слободу, где всю ночь пировал у Лефорта. Одно слово – немчин, поговаривали, крестясь, обыватели. А если и не немчин, то Антихрист. И город его новый на финских болотах – город Антихриста, потому что на таком топком гибельном болоте невозможно построить большой город. Видать, говорили люди, строил его Антихрист и не иначе как целиком на небе, а уж затем опустил на болото – иначе оно поглотило бы город дом за домом. И женился Петр не на русской боярыне, как положено православным государям, а на «ливонской пленнице», названной после крещения Екатериной.