Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [45]

В наружных галереях дома, в самых затейливых клетках, с мезонинами и лестницами, щебетали какие-то микроскопические птички всевозможных цветов, a в цветнике белый какаду до временам кричал, вероятно по-китайски, и беспрестанно щетинил свой роскошный хохолок.

Внизу, в тенистой зале, ждал нас роскошный завтрак, обвеваемый качающимся над столом веером. Все плоды Сингапура красовались в фарфоровых китайских вазах. На каждой тарелке, рисунками и надписями, рассказана была какая-нибудь история про любовь, ревность и т. и. Кто-то спросил себе воды, и додали холодной как лед воды, редкость в Сингапуре. Нечего говорить, что мы ели плоды, как говорится, до отвала, запивая ароматические боа-утанги и мангустаны прекрасным хересом. После завтрака мы расстались с гостеприимным хозяином.

Вторая наша поездка была на острова. В Петербурге также говорят: «мы были на островах», между тем как были только на болотах. Здесь острова — настоящие острова, с морем, омывающим их со всех четырех сторон, с великолепною природой, с густою зеленью девственных дерев, смотрящихся в голубую гладь вод, с рощами кокосовых и арековых пальм, — острова, заросшие ананасами, как простою болотною травой!

Остров Сингапур окружен большими и маленькими островками; одни стерегут вход в Малаккский пролив, другие присоединяются к системе островов, образующих проливы Рио и Дрион.

Некоторые из них совершенно необитаемы; на других есть небольшие селения малайцев. Иногда на целом острове стоит одна хижина; выжжет себе малаец лес, на сколько ему нужно, и засеет это пространство ананасами и бананами; часто встретишь, между блестящею зеленью банановых листов, свалившиеся обгорелые стволы гигантских обгорелых дерев, может быть, свидетелей доисторической эпохи.

Если малаец поселился вблизи кокосовой рощи, то ему больше ничего не нужно, как сгородить избушку на курьих ножках и греться целый день на солнце: кокосовое дерево дает ему все необходимое: листом своих оно прикроет жилище, молоком ореха утолит жажду, мясом напитает, скорлупою заменит домашнюю посуду. Разве иной хозяин возрастит еще хлебное дерево (Artocarpus incisa), глубоко вырезные листья которого так украшают разнообразную зелень сингапурского ландшафта. На эти-то острова хотелось нам взглянуть; и вот мы, сначала, по русской привычке, откладывая день за день, наконец собрались.

С вечера погода была прекрасная и обещала такой же следующий день. Утром в пять часов баркас, снаряженный всем, что, по нашему мнению, нужно было для подобной экскурсии, ждал нас, подтянутый к трапу. В больших двух корзинах уложен был чай, сахар, вино, плоды и пр., потом несколько штуцеров, револьверы, удочки; матросы выбраны такие, которые имеют понятие об охоте. Рейд еще спал, штиль был мертвый. Мы пошли на веслах, пробираясь на простор между громадных купеческих судов, на которых еще не замечалось ни малейшего движения. Когда вышли из залива, поверхность воды зарябилась, потянул ветерок, и мы поставили паруса; ветер свежел, и мы полетели, оставляя за собою шумящий и клокочущий след; баркас, накренившись, резал увеличивавшуюся зыбь воды. Целью нашей поездки был самый отдаленный остров, очертания которого едва синели на горизонте; до него тянулась цепь островов, которые мы оставляли за собою. Солнце вставало прямо против нас, из-за гор выбранного нами острова, подробности которого все более и более обозначались. Возвышенности и долины обтянуты были густым ковром непроницаемого леса; только у правого мыса, близ самого берега. вытягивалась узенькая, песчаная полоса; к ней-то мы и намеревались пристать. Тут же, точно выстроившаяся колонна солдат с великолепными султанами на головах, виднелась пальмовая роща, в тени которой мелькало несколько хижин, с высокими тростниковыми крышами; все они стояли на высоких сваях, вероятно от хищных зверей. Сейчас же за пальмовою рощей начинался лес, переплетенный вьющимися растениями; совершенно непроницаемою, сплошною массой поднимался он на горы, спускался в долины, ущелья, овраги, выходил красивыми косами и мысами к морю, отражаясь в нем со всею своею разнообразною листвой, и там отступал в таинственные бухты, бросая от себя густую тень на спокойные воды залива. На песок вытащено было несколько остроконечных лодок. Мы попали во время малой воды, и потому никак не могли пристать: на отмели, начинавшейся непосредственно за глубиною, виднелись острые камни, о которые мы могли легко разбить баркас. Пошли дальше вдоль берега; но, можно сказать, остров смотрел на нас раем с таинственною надписью на вратах; заманчива была тень лесов, но камни и отмели заслоняли нам путь. Нечего делать, поворотили направо, снова поставили паруса и скоро очутились в обширной бухте, образованной архипелагом нескольких островов; вершина одного из них была без лесу; лишь несколько дерев, одиноко стоящих, резко отделялись от изумрудной, яркой зелени, которою блистал возвысившийся холи; у берегов же был все тот же таинственный, развесистый, тенистый лес. Саженей за сто от этого острова мы стали на мель; дно было чисто, и мы решились, несколько подвинувшись вперед, бросить дрек и перебраться на берег, Сказано — сделано. Повыскакали в воду, протащили немного баркас на руках и потом побрели по воде до колен, не снимая сапог, из опасения поранить ногу о раковину или камень. Деревья, растущие по берегу, были с совершенно обнаженными корнями; бесчисленное количество ветвей сплеталось между собою, составляя как бы пьедестал, с которого возвышался ствол, дробясь, в свою очередь, в бесконечные разветвления. Когда вода прибыла, обнаженные корни скрылись, и зелень ветвей прямо легла своею массой на поверхность воды; остров точно плавал в море.