Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [167]

В городе нас ожидало много удивительного. Встречаем какого-то кавалера в малиновой, вышитой серебром мантии и в маске: что это за шалун? подумали мы… Но потом встречавшиеся на каждом перекрестке замаскированные фигуры заставили бы предполагать слишком много шалунов в городе. Маски собирались целыми поездами, сопровождаемые народом, и наполняли улицы… На здешних улицах, с средневековыми зданиями, не очень удивительно было видеть рыцарей, испанских грандов, астрологов и полишинелей. Носилки и бархатные мантии очень шли к этим домам и улицам, в которых толпились негры; слупи в ливреях, духовенство в красивых рясах и красных чулках, негритянки в чалмах и пестрых платках так же были похожи на костюмированных, как и те, которые надевали на лица уродливые маски. Был действительно маскарад, по случаю какого-то праздника. Как в Рио, так и здесь, на каждом перекрестке летели букеты ракет, петард и римских свеч; из часовен и церквей тянулись процессии; по улицам разъезжали маски с музыкантами и различными погремушками; одна мальчишка негр, не имея денег на покупку костюма, вымазал себе черную физиономию белого краскою; какой-то шутник нарядился женщиной и бежал в одной рубашке по улице, a костюмированный лакеем, с юбкою в руках. ловил бежавшую от него барыню. Большинство масок были верхом: между масками была летучая мышь, державшая все время обе руки кверху для того, чтобы приделанные к ним крылья производили свой эффект; с летучею мышью скакали генералы, гранды, монахи и т. д.

Гибель «Пластуна»

Из окна кофейни, выходящей на театральную площадь, любовались мы этою толпою. Крик, шум, музыка, ракеты, все это мешалось и перебивало одно другое; толпа пестрела, жужжала и кишела, как муравейник, который вдруг раскопали палкою. Наступившая темнота, после роскошного вечера, дала возможность показаться всем костюмированным в более эффектном виде; они зажгли факелы; из окон полились каскады огня; огненные тучи рисовались в небе от летавших беспрерывно ракет. Последнее впечатление, вынесенное мною из Бахии, было довольно странное: узкие улицы с старинными почерневшими от времени домами, со стенами монастырей и их разнообразными, оригинальными колокольнями; бесчисленные окна, наполненные выглядывавшими оттуда головами, из которых на одну белую приходились пять разнообразных черных, — все это мешалось с пестротою замаскированных, с шумом и жужжанием двигавшейся толпы казалось, будто здесь постоянно только и делают что наряжаются. И вероятно в воспоминании моем я не буду в силах отделить физиономии оригинальных улиц Бахии от наполнявших, их верховых и пеших замаскированных фигур…

Бахия, по величине своей, есть второй город империи; она основана в 1549 году, прежде Рио-Жанейро; в ней до 1763 г. была резиденция губернатора португальских колоний. Она может также в свою очередь выставить многое, чтоб получить право называться современным городом, хотя на нем и лежит печать такой древности, такой старомодности, что все новое совершенно исчезает в массе старого. Так в старинных домах, например, можно встретить современную мебель, но она едва заметна среди огромных и толстых старинных комодов, уродливых шкапов и неудобных стульев, к которым, впрочем, питаешь уважение за их долговечность. Старая мебель поросла слоем пыли; местами, на стенах, паутина так окрепла и сплотилась, что муха не вязнет в ней. На люстрах надеты чахлы, почерневшие от времени, похожие на чахлы в комнате Плюшкина и напоминающие собою коконы шелковичных червей, a половая щетка, пытавшаяся когда-то привести все в порядок, как будто в бессилии стоит с кучею сора у двери. Среди этой старины, пыли и хлама, вы найдете множество потаенных ящиков с фамильными бриллиантами и золотом, которое накоплено предусмотрительным прадедушкой. Бахия гордится своими алмазными копями, находящимися от города в пяти днях езды. В городе есть сигары, имеющие страшную особенность — развивать червей. Сады, окружающие дедовские палаты, великолепны. Вырвавшись из душных и старых комнат, отдохнешь среди вечно юной природы, среди зеленых холмов, пальмовых рощ, оврагов, поросших лесами, заслушаешься пения и щебетанья тысячи птиц, маленьких и больших, засмотришься на пестрых бабочек, разных насекомых, ящериц… К заливу Всех Святых примыкают богатые южноамериканские равнины, с роскошною природою которых едва ли может сравниться какой-либо другой уголок земли.

Переход наш от Бахии до Плимута можно назвать самым благополучным. Погода была постоянно теплая, и дули ровные пассаты, штилей почти не было, и мы на тридцать восьмой день уже стояли на якоре у Плимута. Вместе с Рындою, который встретили в Плимуте, мы пошли в Шербург, куда за несколько дней пришел Пластун, и разрозненная эскадра соединилась снова. Скоро и Копенгаген мелькнул мимо нас, и все, довольные и веселые, плыли мы по Балтийскому морю, надеясь дня через два увидеть Кронштадт.

Настало 18 августа. Был серенький день, и ровный, довольно свежий ветер гнал нас до 10 узлов в час. Еще накануне был отдан сигнал: «Вместе время привести судно в прядок», что означало конец ученьям и работам. Мыли, чистили, красили, желая явиться домой как можно в более веселом и красивом виде. Пластун обгонял оба корвета, так что должен был убавить парусов. «Что такое сделалось с Пластуном?» говорили мы, смотря на грациозные формы клипера; мы не думали, что этот ход будет его последним движением… Мы сидели внизу и были вдруг поражены странным голосом капитана, крикнувшего: «Прикажите свистать всех наверх!» Обыкновенно в этой команде слышится что-то призывное и оживляющее, но на этот раз в ней послышалось что-то лихорадочное, странное. Мы едва успели переглянуться в недоумении, как сбежал вниз кантонист (Прокопов) и голосом, полным внутреннего волнения, проговорил: «Пластуна взорвало»… Мы бросились наверх. Пластун еще шел… Вся передняя его часть, от грот-мачты, была закрыта массою белого, тяжелого дыма, бригрот в клочках, грот-марсель и брамсель еще стояли… Страшная, незабвенная минута!.. Но не было времени ужасаться или молиться; каждого из нас призывал долг — долг скорой помощи. Первый понял это наш капитан, и громкий его голос наэлектризовал людей. готовых броситься, казалось, за борт, чтобы подать помощь погибавшим товарищам. Мы в один момент спустились, едва положили руль на борт: все бросились на другую сторону, чтобы не потерять даже минуты; но Пластуна уже не было… Дым, непроницаемый, тяжелый, поднялся от воды, поверхность которой грозно клокотала, мы увидали на обломках дерев, на всплывших койках людей, по временам скрываемых волнением.