Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [154]

Эта прогулка в тропическом лесу, в промежутке разных морских сцен, показалась нам каким-то сном, картиной, нарисованной воображением, и мы долго спустя вспоминали эту двухчасовую стоянку, промелькнувшую так фантастически. Туземцы приехали к нам на шлюпках, выдолбленных из стволов огромных дерев, и навезли апельсинов, бананов и даже индеек.

Таким образом, мы видели очень мало остров Екатерины, хотя и много слышали о нем; только, выходя из пролива, могли мы снова пересчитать мысы его и возвышенности, но наступившая темнота лишила нас и этого удовольствия… А остров Екатерины стоит, чтобы побывать на нем. Растительность его до того разнообразна, что один из его жителей представил на лондонскую выставку 300 родов различных дерев, годных для красивых поделок. Почти весь строевой лес Бразилия получает с Екатерины. В чаще дебрей этого острова живут макаки и попугаи; климат его очень здоров, неслышно ни о каких болезнях. Главный город его служит местом отдохновения для китобоев; жителей около тридцати тысяч.

Живущие на американском берегу бразильцы также наслаждаются всеми благами превосходного климата, чудною природой и роскошью её произведений. Временами только нападают на них индейцы и опустошают их колонии.

Переход до Рио-Жанейро можно было назвать в полной смысле тихим. 29 мая, после обеда. увидели мы заметные точки берега, гору Карковадо и Сахарную Голову. Ломанная линия гор была очень разнообразна и обещала много для ближайшего рассмотрения. Едва стало темнеть, как блеснул маяк на острове; над ним зажглась какая-то звезда, и такая светлая, что когда на нее нашло небольшое облако, то она осветила его сзади, как молодая луна; облако пролетело, и звезда отбросила от себя яркую, длинную полосу на темной воде. Огонь маяка то уменьшался до точки, то расширялся, то краснел, массы гор темными тенями едва рисовались во мраке. Вот маяк остался за нами, a мы идем между Сахарною Головой, правильным конусом возвышающейся у входа в город, и крепостью Санта-Крус, едва белеющейся на темных скалах. Наконец, по берегам обширной бухты заблестели тысячи огоньков, точно иллюминация в большой праздник; огоньки правильными нитями тянулись горизонтально, обозначая собою улицы и набережную, шли кверху, осыпали светлыми блестками возвышения, скрывались в отдалении, опять виднелись на высоте, суживались, широко рассыпались и ярко играли на темном фоне гор, долин и холмов. Казалось, по этим огонькам можно было нарисовать весь город; особенно красиво расположились они по округлости одного холма, казавшегося во мраке подушкою с натыканными в нее бриллиантовыми «булавками»; между ними был один огонек зеленый, a другой красный, как рубин.

Скоро мы стали на якорь и долго еще любовались оригинальною картиной города. Мы готовы были сожалеть, что не могли сейчас же уйти с рейда, чтоб унести с собою неповрежденным представление этой волшебной картины…

На другой день мы увидали, что бухта Рио-Жанейро еще лучше при солнечном освещении, что ей нечего укутывать себя мраком ночи, как сомнительной красавице в капюшон, вводящий в искушение легковерных.

Днем картины, явившиеся перед нами, были блистательны, и описать их очень трудно. Бухта, или скорее залив углублялся более чем на двенадцать миль в материк, так что отдаленные берега его едва виднелись; только в ясный день рисовался на противоположной стороне хребет гор, с остроконечными вершинами. Бухта усеяна множеством островов и небольших заливов, и видимых, и скрытых между холмообразными вершинами. Бухта суживается у входа, где конусообразный пик, называемый Сахарною Головой, выдвинулся вперед, как бы желая сблизиться с лежащею на противоположном берегу крепостью, белые стены которой обнимают несколько гранитных выступов. Тотчас за входом в бухту, оба берега широко отступают друг от друга, образуя множество бухт и мысов и представляя совершенно различную местность. Город Сан-Себастьян, или Рио-Жанейро, расположился на левом берегу, возвышения и неровности которого начинаются с Сахарной Головы. бесчисленное множество домов, церквей и разных строений тесно занимают холмы, долины, узкие проходы и пестреют в самом картинном беспорядке по ближним и отдаленным холмам; подробности картины, благодаря здешнему воздуху и солнцу, не пропадают даже в синеве отдаления. Желтеющие и белеющие стены домов, с черными пятнами окон, колокольни, купола церквей, заборы, крыша, ставни, балконы, все это перемешивается с зеленью садов, которая или густою массой охватывает холм, или продолговатыми гирляндами спускается среди песчаных осыпей к долине; среди масс густой зелени в в пестроте здании, красуются отдельные деревья или небольшие группы пальм и бананов. Над этою неровною и разнообразною местностью возвышается гора, оканчивающаяся пиком Карковадо, с остатками какого-то строения на самой вершине, и протянувшаяся далее огромным кряжем, который весь покрыт непрерывающимся лесом. Эта гора своею громадой не давила первого плана холмистой местности и не исчезала вдали туманным облаком на горизонте; она отстояла именно на столько, чтобы срыть все подробности своих выступов и ущелий и вместе занимать собою главный план картины. Иногда, как солнце заходило на чистом небе, какой-то золотистый туман покрывал эти горы, падал на долины, на холмы и на бесчисленные домики, которые усеяли зеленые отлогости, или сплотились в одну массу в долинах и углублениях.