Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [139]

Уругвай почти по всему протяжению своему судоходен. Лучше исследован он в своем низовье. По Соливану, до 31° южной широты фарватер его углубляется от 3½ до 14 сажен; следовательно, суда, сидящие от 14 до 18 футов, могут достигать устья Рио-Негро и Галегалху.

Парана образуется соединением большой реки Рио-Гранде о Паранатибо. Первая берет начало в бразильской провинции Минас-Гераяс, не далее 20 миль от Атлантического океана и, пройдя 150 миль во всю длину роскошной провинции, соединяется с Паранахиба, на границе Монтогроссо. Отсюда величественная река получает название Параны, удерживая его до впадения в Ла-Плату. Пройдя более 180 миль совершенно неизвестными областями Бразилии, она образует, далее, с одной стороны, границу между Парагаем и Аргентинскою республикою; потом, приняв в себя еще большую реку Парагай, Парана направляется к югу, принадлежа здесь нераздельно, на протяжении 130 миль, Аргентинским Штатам. Эта часть её известна более других; и здесь, где она составляет главную жилу внутреннего движения, мало изменились она в продолжение трех сот лет со времени завоевания. Несомненно, что Парана судоходна; известно, однако, что плавание по ней прерывается семью водопадами, которые низвергаются со скалы на скалу на протяжении 25 миль. О фарватере её низовья, очень важном в настоящее время, известно только с тех пор, как английские и Французские пароходы стали подниматься по Паране и Парагаю до Асумпсиона. Суда, сидящие 8 и 10 футов, совершают переход от Буэнос-Айреса в восемь дней и в пять возвращаются назад.

Источники Парагая находятся в богатом бриллиантовыми минами бразильской провинции, Монтогроссо. Еще Феликс Асара (в 1792) называл эту реку «лучшею в мире» и говорил, что по ней можно достигнуть центра португальских миль. В новейшее время все единодушно восхищаются этою великолепною рекою, которая, при одинаковой глубине, спокойно и тихо катит волны свои в берегах, покрытых роскошным лесом.

Страны, орошаемые этими реками, не считая принадлежащих Бразилии, занимают пространство в 1 /200,000 англ. квадр. миль, составляя Аргентинскую конфедерацию и республики: Буэнос-Айрес, Парагай и Урагай, история которых идет почти нераздельно; отчего и называют их часто одним именем штатов Ла-Платы. На этом пространстве живут едва 2,000,000 жителей, приходясь по два человека на квадратную милю; притом большинство их сосредоточено в городах: в Буэнос-Айресе 180,000 жителей, в Монтевидео 30,000, в Тукумане 10,000 и проч.

Огромнейшие земли заселены здесь бедно, частью совсем не заселены. Местечки, приходы и мызы лежат друг от друга на расстоянии 4–8 дней пути; при совершенном бездорожье и при таких условиях, конечно, трудно развиться земледелию и цивилизации. Жизнь разбросанных на громадном пространстве европейских семейств мало разнится от жизни краснокожих индейцев. Без средств к удовлетворению нравственных потребностей, физически они наделены с избытком богатством этих диких стран; им благоприятствует разнообразный климат, — холодный у Кордельеров и теплый, даже жаркий, в пампах, — и эти легко-достающиеся средства жизни составляют главную причину малого нравственного развития. Только нужда и труд жителей воспитывают и поддерживают сильную, самостоятельную и здоровую жизнь, как в индивидууме, так и в массе народонаселения.

Особые условия местности и всей окружающей среды образовали здесь оригинальные своеобычные учреждения, эстанции, и развили местный тип гаучо. Эстанции и гаучо составляют характеристические особенности страны. Эстанциями называли сначала испанцы, a после южноамериканцы, заселенные ноля с фермою; занимавшие 3 или 4 мили; на этих фермах пасется огромное множество скота, — лошадей, быков, овец, лам и альпак; нередко попадаются эстанции, имеющие более 30,000 голов различного скота. В большом доме, среди фермы, живет владетель, окруженный многочисленными рабочими, с их женами. Дело рабочих ходить за скотиной, загонять стада, бить быков и лошадей; их-то и называют гаучо. Если недоставало места на мызе, гаучи строили в некотором отдалении деревянные домики, крытые соломой и называемые ранчо. Над ними, для ведения работ, назначался главный управляющий. Первоначально гаучами называли людей подозрительных, которые избегали обитаемых мест и удалялись в степи; позднее название это распространилось на всех деревенских жителей. Теперь они составляют собственно класс поселян, лишены всякой цивилизации и постоянно враждуют с жителями городов. Своею многочисленностью и влиянием, они постоянно давали штатам Ла-Платы свой оригинальный характер, и в их столкновениях с городским сословием заключается вся разгадка беспрестанных междоусобий страны. Сколько раз они один, и надолго, решали судьбу этих государств! Они же были главною поддержкою двадцатилетнего диктаторства дон Хуана Мануэля де-Росаса.

В 1810 году большая часть испанских колоний в Южной Америке отделилась от своей метрополии. Аргентинская же конфедерация объявила себя окончательно независимою в июне 1816 года, на конгрессе в Сан-Мигеле-Тукуманском, и уложение, объявленное 30 апреля 1819 года, написано было по образцу Северо-Американских Штатов. He соответствуя здешним условиям, оно повело к величайшим затруднениям: всякий хотел властвовать, никто не хотел повиноваться. В кровавой, дикой путанице начали наконец выясняться две враждебные друг другу партии — федералистов и унионистов, и все личности, на которых вертятся история Аргентинской республики, принадлежали или к первой, или ко второй из этих партий. Ривадавиа, Пас, Лаваль, Варелла и Уркиса были унионисты; Лопес, Аирога и Росас — федералисты. Грустный опыт первых годов независимости (1816–1826) должен был убедить всех благомыслящих людей в невозможности конфедеративного правления, при противодействующей ему стремлении каждой провинции к самостоятельности. Ривадавиа, Родригес и многие другие съехались на совещание и решила, чтобы правление было федеративное. Провинции Буэнос-Айрес, Кориентес, Энтре-Риос и Санта-фе образовали на этом основании так называемый «четверной союз»; Буэнос-Айресу предоставлено было ведение иностранных дел; принятые же им обязательства он должен представлять на решение конгресса. Первым президентом был избран, в 1826 году, Ривадавиа; но снова собранный конгресс, недовольный стремлениями президента более гарантировать положение главы государства, принудил Ривадавию удалиться. Один из аргентинских писателей, Индарте, говорит о первом президенте: «истинный друг отечества, он сделал много улучшений и положил такие прочные основания для дальнейших улучшений, что все его преемники невольно возвращались к ним; этих оснований не могла уничтожить двадцатилетняя резня: так сильны разумность и честность в сравнении с грубою властью». По удалении Ривадавии наступила страшная анархия, известная под именем акефалии (безголовья), так что иностранные державы, в некоторых случаях, не знали к кому обратиться. Подобное положение дел, конечно, не могло быть продолжительно. Собирались новые конгрессы (в 29, 30 и 31 годах), где были представители от провинций Буэнос-Айреса, Кориентес, Энтре-Риос, Сантафе, Кордовы и Сан-Хуана, заставлявшие молчать остальные провинции; принято было существующее поныне государственное уложение Аргентинской конфедерации: совершенная независимость отдельных провинций извне; каждая провинция имеет свое отдельное управление, губернатора и своих представителей; ведение внешних сношений и войны предоставлено губернатору Буэнос-Айреса; он же главнокомандующий; против всякой внешней силы, провинции находятся в оборонительном и наступательном союзе; свобода внутренней торговли и судоходства во всех странах конфедерации. Для решения спорных вопросов — о плавании по рекам, о внешней торговле, о погашении государственного долга — должен быть созван новый конгресс; но конгресс этот не состоялся.