Очерки Москвы - [33]

Призадумаешься и над непредвиденными расходами русской мануфактурной промышленности: она не только большую часть материала и вспомогательных продуктов получает из-за моря, но должна еще и готовое свое перевозить чуть не через целое море грязи и слякоти.

Есть слухи, что гг. Каулин и Залогин хотят проложить железную дорогу от своей фабрики до Николаевской дороги. Недурно бы, если б немалочисленные Преображенские фабриканты пособили с своей стороны правительству улучшить сообщения с отдаленною частию своей резиденции. Мы слышали, что у некоторых из них есть желание участвовать в установлении лучшего сообщения; хорошо, если б хозяйственное начальство Москвы вошло по этому предмету хотя в соглашение с ними и тем поощрило менее предприимчивых.

Народное здравие. В целой части, почти с 40-тысячным населением, нет ни одной аптеки, и самая ближайшая — Басманной части, на Разгуляе. Это, надо согласиться, очень крупное явление. Неужели Лефортовская часть пользуется таким вожделенным здравием, или для нее нет настолько надобности в медицинских пособиях, что аптека не может существовать? Близко зная положение некоторых из обывателей, мы совершенно уверены в противном, и нам снова придется набросать довольно мрачную картину. Можно утвердительно сказать, что несуществование аптеки на таком значительном расстоянии и в такой густонаселенной части — недостаток очень важный и не мелочный и что Лефортовская часть, даже при менее значительной доле приведенных нами условий, не может пользоваться добрым здоровьем; напротив, в ней едва ли не более, нежели в других частях, больных, бедных и беспомощных… Если полагают, что для рабочего народа достаточно аптек, существующих при фабриках, то это совершенно несправедливо: во-первых, уже потому, что этих аптек в настоящее время совсем не существует, а во-вторых, когда они существовали, то от них было очень мало пользы…

Лефортовская часть во многих отношениях представляет грустное зрелище: стоит только проехать ее в воскресный или праздничный день и можно уже приблизительно составить понятие о нравственности и развитии большинства ее населения. Темная куча праздношатающегося народа, множество пьяных, дикие песни, беспрестанно отворяющиеся двери кабаков, вонь из трактиров и харчевен, разврат бань… и множество недоростков, детей, проходящих рядом со взрослыми, втянувшимися в такую жизнь, наводят всякого в нашу светлую эпоху на темные мысли — и тут-то, где едва ли не на самом лучшем месте была бы воскресная школа, — нет ни одной!

Вот мерило расположения нашего купца и фабриканта к народу, руками которого он наживает себе состояние! Но виноваты ли они сами во всем, их ли одних все это дело? Насколько окружающее располагает их к совершенствованию?

Будем входить постепенно в ответ на этот вопрос. Откуда взялся русский фабрикант, где его происхождение, кто его родоначальник? Еще на глазах у нас, что большая часть наших фабрикантов вышли из фабричных, что происхождение фабричного — так называемый наш черный народ. Самые аристократические фабрикантские дома наши переживают второе, а много — третье колено от своего низкого происхождения; многие едва вступают во второе, и еще не редкие дают любоваться и в настоящее время своим родоначальником. На памяти еще многих из нашего промышленного сословия, как шестнадцать-семнадцать лет назад один, теперь значительный и деловой московский фабрикант приносил под полою кусок сработанного им люстрину, брал деньги, покупал на них материала и шел работать другой; еще не старые люди помнят или, по крайней мере, в детстве слыхали про деда, то про прадеда — то того, то другого из наших крупных деятелей, которые продавали или пироги, или яблоки, или дрова, или сено, а многие — и очень многие — из настоящих щеголей, батюшкиных сынков, разъезжающих теперь в каретах, бегали в своем детстве по Деревне, в одной ситцевой рубашке, и редкий из них В  Москве не играл с простыми мальчишками в бабки. Но тут необходимо непременно остановиться сделать оговорку: наш купец, к его несчастию, стал заражаться духом аристократизма и начал обижаться в меру даже и тем, где нет и тени обиды; низкое происхождение свое, как это обыкновенно называют, он желает скрыть прежде всего и всегда замнет разговор, если даже с противоположным намерением напомнишь ему про отца или деда. Но пусть он успокоится на этот раз — все это приведено было не к бесчестью его, а к чести: в его низком происхождении мы видим его родственность с народом, его близость и знание этого народа, которые он, к сожалению, начинает терять в своем молодом поколении, от которого начинает отлынивать, из брата делается хозяином-господином и, наконец, доходит до того, что в отношении фабриканта к фабричному замечается много черт, напоминающих недавно уничтоженное крепостное право.

Издавна составилось убеждение, что русский фабрикант в большинстве груб, мало знает дело, нехорошо обращается с народом — стоит к нему в неприязненных отношениях; эти убеждения хотя часто верны, но отношения не так черствы в действительности: злых между фабрикантами так же мало, как истинно добрых и благородных людей; но добро и зло, темные и светлые стороны фабричного быта так перепутались, в этот чан со здоровою водою натекло так много разных посторонних примесей — и мыльной воды и разных красок, что мы должны просить несколько времени и внимания, чтобы разобрать все это.