Очерки Лондона - [4]

Продавцы рыбы, устрицъ и фруктовъ томятся въ своихъ конурахъ, тщетно стараясь привлечь покупателей. Оборванные ребятишки, которые, несмотря ни на какую погоду, привыкли проводить свободное время на улицахъ, скорчившись, стоятъ небольшими группами подъ дверными навѣсами или подъ парусиннымъ зонтомъ у окна сырной лавки, гдѣ яркіе рожки газоваго свѣта озаряютъ огромные круги краснаго и блѣдно-жолтаго сыру, копченыхъ окороковъ, языковъ и различнаго рода и величины темныхъ колбасъ. Здѣсь ребятишки забавляются повтореніемъ театральныхъ сценъ, которыхъ они были свидѣтелями, выраженіемъ восторга при воспоминаніи страшной канонады, которая каждый вечеръ безъ всякихъ измѣненій повторяется на театрѣ Викторіи, и наконецъ краснорѣчивыми похвалами въ честь неподражаемаго Билля Томнсова, за его акробатическіе подвиги и непостижимыя тѣлодвиженія въ національномъ морскомъ танцѣ.

Вотъ уже одинадцать часовъ. Холодный мелкій дождь, который такъ долго все еще накрапывалъ, начинаетъ теперь падать крупными каплями. Печеный картофель оставилъ улицу до слѣдующаго утра; пирожникъ съ своей подвижной кладовой отправился къ дому; сырная лавка закрыла свои ставни, и ребятишки исчезли. Безпрерывный стукъ деревянныхъ башмаковъ по скользкой мостовой, шорохъ зонтиковъ и глухое завываніе вѣтра свидѣтельствуютъ о безпощадной погодѣ, и полицейскій стражъ, въ лакированномъ плащѣ, плотно застегнутомъ вокругъ его особы, бѣдный, никакъ не можетъ поздравить себя съ блестящей перспективой, особливо въ то время, когда онъ хочетъ отвернуться отъ сильнаго порыва вѣтра и дождя и скрыться за угломъ, гдѣ эти двѣ стихіи нападаютъ на него еще свирѣпѣе.

Мелочная лавочка, съ разбитымъ звонкомъ на дверяхъ, который уныло дребезжитъ при каждомъ требованіи какихъ нибудь подъ-унца чаю и четверти фунта сахару, запирается на ночь. Толпы народа, которыя сновали взадъ и впередъ въ теченіе цѣлаго дня, быстро начинаютъ рѣдѣть, Шумъ, крики и брань, вылетающіе изъ трактировъ и винныхъ погребковъ, составляютъ почти единственный гулъ, нарушающій грустное безмолвіе ночи.

Правда, среди этого безмолвія раздается другой, раздирающій звукъ; но онъ замолкъ почти при самомъ началѣ. Несчастная женщина, съ ребенкомъ на рукахъ, бережно завернутымъ въ оборванную шаль, дѣлала попытку пропѣть какую-то народную балладу, въ надеждѣ вынудить нѣсколько пенсовъ отъ сострадательныхъ прохожихъ. Но этотъ подвигъ — это жалкое усиліе жалкой нищеты — былъ встрѣченъ безчеловѣчнымъ смѣхомъ. Слезы градомъ покатились по блѣдному, изнуренному лицу матери. Ребенокъ озябъ, голоденъ; его тихіе, полу-подавленные стоны еще болѣе усиливаютъ мучительную тоску матери, и она съ воплемъ опускается на мокрое, холодное крыльцо ближайшаго дома. О, какъ мало найдется такихъ людей, которые, проходя мимо подобнаго созданія, представляютъ себѣ пытку сердца и паденіе духа, производимыя въ несчастной даже однимъ только усиліемъ пропѣть что нибудь! Болѣзнь, лишенія и голодъ грустно отзываются въ каждомъ словѣ знакомой пѣсенки, которая часто оживляла часы вашего досужнаго веселья. Зачѣмъ же вы смѣетесь надъ этимъ пѣніемъ? Неужели вы не слышите, что въ трепетномъ голосѣ пѣвицы высказывается ужасная повѣсть нищеты? Неужели вы не подумали, что, не давъ докончить этой раздирающей душу пѣсни, несчастная мать отвернется отъ вашего пренебреженія для того только, чтобъ умереть отъ холода и голода, и умереть съ невиннымъ младенцемъ на рукахъ?

Часъ ночи. Но грязнымъ улицамъ возвращаются партіи изъ различныхъ театровъ. Кэбы, коляски и омнибусы шумно катятся по мостовой. Лодочники, съ тусклыми, грязными фонарями въ рукахъ и огромными мѣдными бляхами на груди, возвращаются къ своимъ пловучимъ жилищамъ или на покой, или наслаждаться удовольствіемъ за кружкой крѣпкаго пива и трубкой табаку. Покровители партера стремятся къ домамъ, гдѣ во всякое время могутъ найти для себя подкрѣпленіе. Котлеты, почки, кролики, устрицы, портеръ и сигары подаются среди облаковъ табачнаго дыму, бѣготни, стукотни ножами и клокотанья бутылочной жидкости и множества другихъ подобныхъ звуковъ.

Болѣе музыкальная часть театральнаго общества отправляется на какой нибудь гармоническій митингъ. Изъ любопытства пойдемте вслѣдъ за ними и посмотримте, что творится на этихъ одушевленныхъ собраніяхъ.

Въ высокой и довольно просторной комнатѣ сидятъ отъ восмидесяти до ста человѣкъ гостей. Всѣ они безъ милосердія стучатъ по столу рукоятками ножей и произносятъ оглушительныя крики одобренія. Съ перваго взгляда вы отнюдь не отгадаете, что все это значитъ. Но мы постараемся разсѣять ваше недоумѣніе и скажемъ, что этотъ стукъ и эти крики служатъ выраженіемъ чистосердечной похвалы веселой круговой пѣснѣ, которая только что передъ нашимъ приходомъ была торжественно пропѣта тремя "пѣвцами-джентльменами", которые сидятъ по срединѣ стола. Одинъ изъ нихъ, маленькій человѣчекъ съ надменнымъ видомъ и лысой головой, которая высовывается изъ воротника зеленаго фрака; другой, какъ видно, одаренъ отъ природы расположеніемъ къ тучности и кромѣ того пронзительно-визгливымъ дискантомъ; третій имѣетъ длинное смуглое лицо и черный костюмъ. Маленькій человѣчекъ — особа весьма замѣчательная: о, если бы вы знали,