Очерк жизни Эдгара По - [8]

В 1827 году Эдгар По был в Бостоне, в городе, где он родился, и почему именно он приехал в этот город, осталось тайной. Не отвечает ли на это почему тот факт, что он всю жизнь не расставался с медальоном, в котором хранился лик его матери? Мы не знаем. Во всяком случае, в этом городе еще жили тогда, а может быть живут и доселе, люди, чьи старшие знали мать Эдгара По, имя одних было Эшер, имя других было Вильсон, два имени, которых нам уже не забыть.

В Бостоне появилась маленькая книжечка стихов, заглавный ее листок гласил:

ТАМЕРЛАН и ДРУГИЕ ПОЭМЫ БОСТОНЦА

"У юных голова кружится, и

сердце бьется горячо,

Ошибки делают, а зрелость

потом их будет поправлять".

Купер

БОСТОН

Кальвин Ф. С. Томас… Печатник.

1827

Этот маленький томик, коего лишь сорок было тиснуто экземпляров, был напечатан девятнадцатилетним издателем, Томасом, тогда жившим в Бостоне. Томас переехал потом на запад и умер в Спрингфильде, в Миссури, в 1876 году, не зная, кого когда-то он впервые вывел в свет. Этот маленький томик ныне большая библиографическая редкость, и при распродаже Мак-Ки, в ноябре 1900 года, он был означен в 2050 долларов (4100 рублей) и немедленно был куплен мистером Хальси по внесении задатка в 500 долларов. В предисловии к этому томику юный поэт сообщает, что большая часть стихов была написана в 1821–1822 году, то есть когда автору было двенадцать-тринадцать лет. "Они, конечно, не предназначались для печати, — говорит он; почему они печатаются теперь, это не касается никого, кроме него, В «Тамерлане» он попытался изобразить безумие, даже рисковать лучшими чувствами сердца на алтаре Честолюбия. Он сознает, что в поэме есть недостатки, и льстит себя мыслью, что он мог бы с малыми хлопотами исправить их, но, непохожий в этом на своих предшественников, он слишком любит свои ранние произведения, чтобы исправлять их в своем старом возрасте. Он не скажет, что он равнодушен к успеху этих поэм — успех мог бы побудить его к другим попыткам, но он может спокойно утверждать, что отсутствие успеха отнюдь не повлияет на него в решении, уже принятом. Это значит бросать критике вызов. Так да будет".

Поэма «Тамерлан», как нужно было ожидать, исполнена байронизма, но отдельные строки столько же характерны для обычного в те времена среди юных и молодых поэтов — и в какие времена не обычного? — романтизма, сколько они отличительны в частности для основных личных свойств Эдгара По. Тамерлан исполнен врожденной гордости, и он — в привычной властной чаре дневного сновидения. Разве это в малом не настоящий Эдгар По, каким он был всю свою жизнь? И первая строчка поэмы, "В час смертный радость утешенья!", если ее сопоставить с смертным часом Эдгара По, как он летописно рассказан нам одной из склонявшихся к нему женщин, теряет свою обычность и становится вещей строкой. Отдельные места этой полудетской поэмы уже дают чувствовать проснувшегося, но еще не выявившегося, поэта, имеющего звучный голос.

Зовешь ты чаянием это,

Надеждой — тот огонь огня!

Но нет мне сна и нет привета,

В том только пытка для меня,

В том агония возжеланья…

Или эти строки:

Дождь пал на голову мою,

Незащищенного, — и ныне

Отягощенный я стою.

И ветер тяжкий по равнине

Меня, промчавшись, оглушил,

И обезумил, ослепил.

Или эти строки:

Нет слов, увы, чтоб начертить,

Как это радостно любить.

Как это любо быть любимым!

Как то лицо изобразить

В его огне неизъяснимом,

Где более чем красота,

И каждая его черта

В моем уме — как тени с дымом,

Летит на ветре их чета.

Или эти строки:

В одной тебе имел я бытие:

Весь мир, и все, что он в себе содержит,

Здесь на земле — и в воздухе — и в море

Его услада — малость скорбной доли,

И новый встал восторг — мечта вдали,

Туманная, тщета видений ночью

И дымные ничто, что были чем-то

(Вот тени — с ними свет, еще воздушней,

Чем ежели б сказал я теневой!)

На крыльях на туманных улетали,

И, в смутности, явилися они

Как образ твой — твой лик — и имя — имя!

Два разные — два существа родные.

Малые поэмы, следующие за «Тамерланом», сливаются по своему настроению с этими теневыми строками. В одном стихотворении он восклицает:

О, если бы юность моя сновиденьем была

бесконечным,

Сновиденьем единым была до поры, когда

вечности луч,

Пробудив мою душу от сна, это завтра соделал бы

вечным.

И еще один отрывок:

Мой дух с рожденья, в ранней мгле,

Презрел запрет, лететь спеша,

Теперь, идя по всей земле,

Куда ж идешь, моя душа?

Восемнадцатилетний юноша, в смутном очерке, явил себя поэтом, и затем, в течение целого ряда лет, от 1827 до 1833 года, жизнь его, в описаниях биографов, принимает противоречивые лики, и мы не знаем, был или не был он в какой-то год этого пятилетия в Европе, куда он будто поехал сражаться за греков, как, достоверно, он хотел в 1831 году сражаться против русских за поляков; был ли он или не был в Марселе или ином французском приморском городе; и не очутился ли он, как то рассказывают и как рассказывал он сам, в Петербурге, где с ним произошло будто бы обычное осложнение на почве ночного кутежа, и лишь с помощью американского посла он избежал русской тюрьмы. Или он, на самом деле, как уверяют другие, под вымышленным именем Эдгара Перри, просто-напросто служил в американской армии, укрывшись, таким образом, от докучных взоров? Одно вовсе не устраняет возможности другого, и если легенда, которую можно назвать Эдгар По на Невском проспекте, есть только легенда, как радостно для нас, его любящих, что эта легенда существует! Как бы то ни было, промежуток времени между 1827 годом и 1829, так же, как промежуток времени между 1831 и 1833, затянут неизвестностью или освещен указаниями, которые представляются недостоверными и не полно убедительными. Ингрэм говорит, что в 1827 году, к концу июня, Эдгар По, как кажется, отбыл из Соединенных Штатов в Европу. Он стремился в Грецию, и, быть может, поэма "Аль Аарааф", так же, как стихотворение «Занте», навеяна путевыми впечатлениями. Может быть, однако, эти поэтические строки имеют столь же мало ценности в качестве точного биографического указания, как строки Лермонтова: