Очень опасная игра - [9]

За прошедшие двенадцать дней я пять раз садился на озеро, но ни разу не обнаружил каких-либо признаков его присутствия там. Правда, искать я не ходил. Теперь большая часть обследуемого района находилась южнее Вариойоки — и в разговорах с Микко даже не упоминал об озере.

Не по какой-то особой причине, а просто из-за смутного ощущения, что, поделившись с Хоумером своей тайной, я должен хранить и его тайну.

Особых резонов считать, что у него имеются секреты, у меня не было, по-видимому, просто в силу каких-то обстоятельств он вынужден был удалиться в пустынный уголок Финляндии — скорее из желания оказаться подальше от людей, нежели поближе к медведям. Перед отлетом я зашел на почту в Рованиеми. Для Фредерика Уэллза Хоумера там ничего не было.

Стоило мне сделать круг над его хижиной, как через десять минут после моей посадки он уже был у озера.

Хоумер вышел из сосняка в охотничьей куртке со вставками толстой кожи на плечах, защищавшими ткань от трения ружейного ремня, в саржевых бриджах, охотничьих ботинках и, разумеется, с «Парди-300». Я помахал ему рукой и крикнул:

— Как дела? Не возражаете, если я перекушу с вами?

Он улыбнулся так, словно действительно рад был меня видеть, и сказал:

— Буду очень рад, сэр. Пойдемте в мою резиденцию.

— Ну как вам хижина?

— Вполне нормально, сэр. Кое-где пришлось проконопатить мхом от сквозняков и дождя, но срублена она на совесть. Тут добротно строят.

— Отлично.

Я уже выгрузил на берег коробки с продуктами. Он распаковал их, рассортировал и отложил две.

— Захватим эти, если вы не против мне помочь.

— Сочту за честь.

И тут я, вспомнив о своем приобретении, полез обратно в «Бивер».

— Что вы думаете об этой штуке, имея в виду, что пользоваться ею будут только в исключительных обстоятельствах?

— Вы из него стреляли?

Я отрицательно покачал головой. Он взял ружье, легко переломил его, заглянул в стволы, щелкнул замком, немного повертел его в руках, попробовал навскидку. Еще раз проделал все снова, затем кивнул:

— Весьма надежное оружие, сэр. Для меня немного длинновато ложе, ружье явно делалось для человека с более широкими плечами, но должен сказать, вам оно как по заказу. Конечно, вы не сможете как следует его почувствовать, пока не обстреляете, но, думаю, в экстремальной ситуации оно вас не подведет.

В экстремальной ситуации мне однажды уже довелось оказаться, и в весьма серьезной, вспомнилось мне. Забрав ружье, я сунул его обратно в кабину, после чего мы подхватили по коробке и зашагали к хижине.

— Совсем забыл спросить, — спохватился я, — как дела с антимедвежьей кампанией? Я переброшу вас еще куда-нибудь, если ошибся насчет этого места.

— Вы доставили меня точно куда надо, сэр. Я встретился с тремя и добыл одного.

— Что же произошло с двумя другими?

— Первой была медведица, сэр, а ко второму я не смог подобраться достаточно близко, чтобы стрелять наверняка.

После этого мне оставалось только умолкнуть и сосредоточиться на своем ящике.

До хижины мы добрались минут через двадцать. Ее, должно быть, построили лет пятьдесят назад. Простой квадратный сруб из полуошкуренных сосновых бревен, рубленных внахлест. Скат крыши образовывали те же самые нетесаные бревна, плотно проложенные мхом, который теперь разрастался по собственной прихоти. Дверь находилась на лицевой стене хижины, окно — на противоположной. Прочее благоустройство зависело исключительно от самих обитателей.

Хоумер проследовал в дальний угол и принялся хлопотать возле ящиков, вернувшись затем ко мне с тарелками, столовыми приборами и примусом. Вдоль стены справа на подстилке лежал свернутый стеганый нейлоновый спальный мешок защитного цвета; сложенные под окном один на другой четыре чемодана служили столом. Единственным нововведением в хижине за двенадцать дней его пребывания здесь были вбитые в стенку над спальным мешком крючки для ружей.

— А где же добытый вами медведь? — полюбопытствовал я. — Может, хотите, чтобы я отвез шкуру для выделки? Пару раз я делал это для других охотников.

— Я не храню трофеи, сэр. Это моя особенность. Я считаю, что животное, особенно такое благородное, как медведь, заслуживает быть должным образом похороненным.

— Так вы его похоронили?

— Да, сэр. Вы знаете, что лапландцы, убив медведя, совершают особый обряд, обращаясь к отлетающей душе животного с просьбой простить их. Они охотятся ради добычи, пищи и одежды. Естественно, у меня цель иная. И я не испытывал необходимости в каких-то искупительных церемониях. Простите, вы, должно быть, знаете о лапландских обычаях гораздо больше меня, сэр.

Я ничего подобного о лапландцах прежде не слышал. У местных жителей не было необходимости прибегать к моим услугам. Хоумер же, по всей видимости, всего лишь начитался книжек о Лапландии. Но каким образом, черт возьми, можно убедить приятелей в своем клубе, что добыли медведя, если его шкура не лежит у вас в кабинете перед камином? Может, он не придавал этому значения или просто не нуждался в доказательствах? В конце концов я все-таки поверил, что одного-то медведя он точно подстрелил.

Я еще раз огляделся в хижине. На одном из штабелей коробок были аккуратно сложены стопкой футляры из темно-зеленой конской кожи, явно изготовленные на заказ. Здесь они служили их хозяину подставкой для бритвенного прибора. Наверху красовался несессер из темной свиной кожи и футляр с парой так называемых «армейских» расчесок для волос, прозванных так, вероятно, за то, что обладали едва ли не двойным количеством ненужных причиндалов и требовали гораздо больше усилий, чем нормальные. Вопреки укоренившемуся во мне за долгие годы отвращению к любому вынюхиванию и подсматриванию, я приоткрыл крышку несессера. Обычная безопасная бритва стоимостью в три шиллинга, крем для бритья, зубная щетка, помазок с ручкой из слоновой кости, украшенной двумя толстыми серебряными пластинами. Может ли серебро окисляться в воде? Скорее всего нет, раз этот тип пользуется украшенной им кисточкой для бритья.