Обжалованию подлежит - [14]
Жестокую он ей рану нанес.
Жила-была девочка… Жили эти вот «ребятишки»; в школьные годы они с воодушевлением, равным тому, с каким сейчас предаются общению, приписывали девочке чуждые настроения и ненашенский вид. Разумеется, и его, Зубрилу, не оставляли в покое. Обоих для всеобщей острастки хлестко проработали на ячейке. За вызывающее отношение к товарищам, за то, что вечно держатся парочкой, парят над реальностью, отрываясь от общественных дел. В чем, если прикинуть сейчас, выражалась их несознательность?
В том, что именно парочкой, запруженным улицам напоказ, несли на демонстрации чучело Чемберлена в высоком цилиндре, прижимая каждый к себе по его тряпичной ноге?
В том, что, словно две птахи, облюбовавшие жердочку, любили усесться вдвоем на скупо прогреваемый радиатор под окном лестничной клетки между первым и вторым этажом? И скрытничали, шептались, нарушая обычаи коллектива.
В том, наконец, что норовили пристроиться рядышком на собраниях, диспутах, вечерах? Вот и весь грех. Скромнее скромного, если судить по меркам нынешней молодежи, — разве что невзначай один заденет другого локтем или плечом. Смешно росли те девчонки. Единственно допустимой косметикой было внеочередное мытье головы. Надвигается общешкольное сборище — неизменно «наводится красота». И действительно пробирало до дрожи от пахнущих мылом пушистых чистых волос, коснувшихся вдруг твоей горячей щеки.
Когда они парочкой в сумерках — фонарей почти не водилось, — почти в потемках скитались по переулкам (негласные правила запрещали ходить под ручку), неудержимо тянуло тронуть мягкие пряди, ниспадающие на девичьи плечи. Волосы Корины почему-то загибались концами не наружу, а внутрь. И теперь еще видишь, как темная густая завеса обволакивает нежную шею. Нет, нет! Той гибкой с голубыми прожилками шеи он никогда не касался, не позволил себе. Принципов не нарушил, установленной грани не перешел.
«Ненашенским» было и то, что просто бродили, обсуждая совместные планы, предаваясь мечтам. Постепенно в уме все упорней всплывало слово фантазия.
Он — фантазер?! Заставил себя опомниться, отрезветь, призвал на помощь волю, целенаправленность. Отваги на прямой разговор недостало. Прибегнул к письму. Из боязни перерешить не стал добывать конверт, а быстро сложил фантиком исписанную бумагу, быстро ее вручил. На лестнице возле «их» радиатора.
Корина, конечно, прочла, но отреагировала молчанием. Ни звука ни ему, ни другим. Теперь-то он знает: такое называется шоком. Полученного потрясения все же скрыть не смогла (а кто бы сумел?). Плакать не плакала: в школе имени МОПРа были презираемы слезы. Зато на глазах стала чахнуть, порождая всяческие догадки. Вызвала сочувствие самых принципиальных, тех, кто до этого ее осуждал. Всем миром поддевали его, клеймили кличкой Зубрила. Будто «зубриле» было легко, будто можно так запросто убить в себе первое чувство.
Разве его не терзали негласные страдания Корины? Чуть было не пошел на попятный. Но нет! Зато она, бедная, до того захирела, что школьный врач, впоследствии получивший заслуженного, забрал ее в лазарет, в шестикоечный добавочек к интернату. Диагноз: истощение нервной системы, резкое малокровие. Коринины болельщики-второступенцы малокровие переиначили в меланхолию. По выписке из лазарета ее включили, постановлением комячейки, в школьный ансамбль — для поднятия настроения, а стало быть, гемоглобина — по подсказке врача.
8
На столах, освобожденных от тарелок с останками цыплят табака, бесшумно расставляли десерт. Пломбир, украшенный изысканными маленькими бисквитами, в ожидании, пока за него возьмутся, начал подтаивать, однако большинство этим фактом пренебрегло. Даже те, кого в свое время поддразнивали сластенами.
Смешные скромные лакомки их несытого детства… Подзаправившись после уроков школьным обедом (все тот же пшенный суп, картошка или форшмак), они втихомолку подсчитывали наличную мелочь и группками устремлялись в соседнюю булочную. Незабываемое блаженство — свежий ситный с изюмом! Только и на него не всегда наберешь. Тогда к моссельпромщице, что выжидательно стоит на углу. Фасонный картуз с надписью на околыше, приманчивый, полный товара лоток. «Пожалуйста, каждому по барбариске!». Старались подольше держать за щекой душистый кисло-сладкий восхитительный леденец.
Сейчас расплывающиеся шарики пломбира (шоколадный, сливочный, крем-брюле) почти не удостаивались внимания. Кто-то запел, и все подхватили:
Взялись выбивать ногами маршевый ритм. Полунин не шевельнулся. Совсем было забытый куплет вызвал в его подсознании дощатую сцену школьного зала и смотрящие оттуда глаза, синевой затмевающие цвет сатиновых блуз. Ничьи глаза так не умели лучиться. Ничьи за прожитую жизнь столь разительно не поблекли.
Не из-за него ли, Полунина, Корина сдала заметней других? Не по причине ли полученной в юности травмы? Выдумка, чушь! Отбросить нелепые мысли. Немедля опомниться. Все.
К концу второго семестра школьные синеблузники выступили с новой программой, как бы желая подтвердить его,
Какой школе приятно получить новичка вроде Женьки Перчихина? На родительском собрании одна мамаша прямо сказала: «Нельзя в классе держать такого негативиста». Ребята про это пронюхали, и пошло — Женька-Негативист. Слово понятное. Многие ребята увлекаются фото. Черное на негативе получается белым, а белое — черным. Хотите еще понятней? Женька не просто Женька, а Женька-Наоборот.Дома у Жени и вовсе не гладко. Стоит ему полниться в квартире Перчихиных, вещи словно бросаются врассыпную, — так уверяет Надежда Андреевна, мама.
Журнальный вариант повести Наталии Лойко «Ася находит семью» о судьбе девочки-сиротки Аси, попавшей в детский дом. Повесть опубликована в журнале «Пионер» №№ 2–6 в 1958 году.
За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.