Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ - [12]

Едва забрезжил рассвет, мы, невыспавшиеся и помятые, продолжили движение по маршруту, известному только капитану Егорову, но поиском «ракеты» это точно нельзя было назвать. Наконец, когда окончательно рассвело, группа остановилась на короткий отдых. Срок выполнения норматива подходил к концу, а спешки по-прежнему не наблюдалось. Пока разводили костёр, два офицера связи, исполнявшие обязанности радистов, развернули радиостанцию. Капитан Егоров достал клочок бумаги и передал его комбату. Тот, в свою очередь, поглядывая в смятый обрывок листка, составил шифрограмму и отдал радистам.

Я подсел к Боре Месяцеву. Борис с удовольствием поглощал мясо из банки и ничуть не был удивлён загадочными действиями командиров.

— Боря, — спросил я его, — это чего вот сейчас происходит?

— Как это чего? Координаты в центр сейчас передадим и на пункт сбора двинемся, — невозмутимо отозвался он, не прерывая аппетитной трапезы. Затем, понимая моё удивление, поведал, что ответственный за постановку «гондона» капитан Рудой — однокашник Петровича — заранее передал тому координаты «ракеты». Егоров выдержал время, необходимое для выполнения норматива на «отлично», и передал «разведанную» информацию комбату, а тот через офицеров-радистов — в штаб бригады. Череповецкое училище спецрадиосвязи готовило отличных специалистов.

Теперь оставалось только добраться до нужного места. Благо, что оно было точно известно. День был солнечный и морозный, и мы, разбившись по парам — так удобнее беседовать «за жизнь», — бодро зашагали к цели по просёлочной дороге.

Капитан Рудой выставил свой объект с умом, поэтому разведгруппа по пути заглянула в сельмаг и прикупила пару бутылок спирта. Тогда в забайкальских сёлах продавали эту горячительную жидкость в запечатанных сургучом бутылках по цене 11 рублей 50 копеек. На этикетке так и было написано: «питьевой спирт». Выпив его без закуски, заедая лишь снегом, уселись на ГАЗ-66 и, довольные собой, отправились в часть.

На разборе учений выяснилось, что все офицерские группы выполнили норматив на «отлично». Иванов сидел, как всегда недовольный, чувствуя подвох. На следующий год он изменил правила учений, упростив их донельзя. Просто-напросто через три часа плутания в наглухо затентованной машине по ночным дорогам Забайкалья высадил группы посреди леса и, не выдав топокарт, приказал быть на построении бригады в 9.45 следующим утром. Не опоздал никто.

Глава 6

Как ни банально, но всё-таки удивительно устроена человеческая память. Порой заурядные и обыденные события жизни запоминаются в подробных деталях, а, казалось бы, яркие и значительные эпизоды из давнего прошлого навсегда исчезают в непроглядной пропасти прожитых лет. Бывает так, что в голове остаётся основная доминанта, определяющая внутреннее состояние человека на протяжении того или иного промежутка времени.

Холод. Собачий холод — вот что навсегда врезалось в каждую клеточку моего организма. Даже спустя почти три десятилетия стоит мне хоть чуть-чуть озябнуть, как передо мной встают картины суровой забайкальской зимы. Даже когда я вспоминаю жаркое лето на 23-й площадке, мне кажется, что и тогда негде было укрыться от мороза.

Помнится, в 1985 году мой трёхлетний сын спросил свою маму: «А почему папа так редко к нам в гости приходит?» При этом казарменное положение объявляли редко.

Обычным неуютным вечером мы сидели в каптерке и ожидали, когда наконец появится ротный после череды бестолковых ежедневных совещаний во всех инстанциях. Благо, что Сергей Петрович уже находился в канцелярии батальона и вот-вот должен был распустить нас по домам. Каптёрка — комната для хранения солдатского имущества — по совместительству исполняла роль кабинета командира роты. Только что объявили отбой.

За столом, упав головами на шапки, дремали лейтенанты Максимов и Каверник. Мы с Борей Месяцевым, совершенно обнаглев, взгромоздились на полки стеллажа поверх солдатских бушлатов и дрыхли полноценным и здоровым сном.

Скрипнула дверь, и я мгновенно, ещё не проснувшись, метнулся на табурет. Месяцев нехотя разлепил глаза и сполз вниз. Капитан Егоров, опустившись на своё место, долго молчал. Затем, нервно побарабанив прямыми пальцами по столу, объявил:

— Лейтенант Максимов завтра в караул не идёт.

Боря, по-заячьи обнажив передние зубы, радостно осклабился. Завтра было 31 декабря. Мы с Каверником напряглись. Месяцев сидел совершенно спокойно, разглядывая свои наручные часы «Seiko» — по тем временам абсолютная редкость. Все понимали, что ему должность начальника караула в новогоднюю ночь не грозит. Во-первых, Боря по сроку службы был старше нас на год, а во-вторых, ясно, что трезвым он не будет никак, начиная со следующего утра. Юра Каверник только вчера сменился, а я с 1 января — в отпуске. Это меня не спасло. Макс отвернулся, не выдержав моего испепеляющего взгляда. На этом конфликт был исчерпан. Боря инициатором замены не был, а раз уж так получилось, кто откажется?

Ротный, объявив своё решение, вновь побарабанил пальцами, прислушался к шуму в коридоре и, после того как комбат покинул расположение, распорядился проверить заправку обмундирования у солдат. Последнее было сказано только для того, чтобы выдержать паузу после его ухода и нашего последующего бегства домой.