Обыкновенное мужество - [21]
— Там ребята, — указал на потайную дверь сержант. — Откройте скорее!
Первое, что сказала Нина, перешагивая со скобы через порог потайной двери, было:
— Свет! Да здравствует свет!
Затем она… заплакала.
— Я ничего… Надо скорее за Валей. Он один в темноте… — объяснила Нина капитану, поспешившему подать стакан воды. — И… дайте еще попить.
Выслушав короткий рапорт Забелина, капитан Попов озабоченно обернулся к Романову.
— Лейтенант, когда мы пробирались сюда из часовни, а, по объяснению сержанта Забелина, вы прошли именно той трубой, из которой тянет холодный воздух, не было замечено других выходов?
— Не было, товарищ капитан. Собака бы их обнаружила.
— Но собака сорвалась с поводка и проскочила, по вашему мнению, дальше прохода, по которому вы поднялись сюда?
— Думаю, что так, товарищ капитан. Потому что собака чихала, задыхалась, когда мы ее нагнали около вертикального ствола. И уже здесь, в комнате, собаку вырвало.
— Да… — вслух подумал капитан. — Ни одно животное не выдерживает того, что выдерживает человек. И все-таки вам, товарищ лейтенант, с сержантом Забелиным придется немедленно отправиться за Калмыковым. Этот Филиппушкин пока на свободе, и кто знает, какие еще каверзы он подстроит. Вы говорили, что потайная дверца сюда в комнату из вертикальной трубы была плохо прикрыта?
— Так точно, товарищ капитан. Поэтому мы так быстро и нашли ее.
— Вот видите! Значит, Филиппушкин торопился. Поспешите и вы. Останьтесь около клада, а я сейчас пошлю к заваленному тоннелю группу рабочих. Думаю, что они скоро освободят дорогу. Давайте выполняйте приказание.
Глава одиннадцатая. Здесь будет стадион
— Зачем вы меня так? — с трудом проговорил лежащий, укоризненным взглядом окидывая Валентина.
— Кто вы такой? Зачем вы хотели взорвать все на воздух? — в свою очередь, резко спросил Калмыков.
— Я никого не хотел взорвать! — человек, нахмурившись, углубился в воспоминания. Потом брови его удивленно поднялись. — А что я делал?
— Ну, знаете… — покачал Валентин головой, — такого наглеца я еще не видывал! Не прикидывайтесь дурачком! Вы завалили проход, а теперь хотели взорвать эту камеру вместе с вашим воровским кладом!
— Кладом?! — зрачки старика дрогнули. — Вы нашли клад?! Нашли?!
Постепенно лицо его приняло тоскливое выражение.
— Я не дурачок! — тяжело дыша, прошептал он, еле шевеля губами. — Я душевнобольной вот уже больше сорока лет, — веки его закрылись, выдавив по маленькой мутной слезинке.
Потрескивая, горел фитиль в фонаре, колыхалось пламя, колебля на стене и потолке причудливые тени. Старик, с хрипом втягивая в легкие воздух, начал тихонько стонать. Потом негромко попросил:
— Развяжите мне, пожалуйста, руки… Я скоро умру…
— Хватит! — вспылил Валентин. — То вы ничем не помните! То вы сумасшедший! А теперь умираете! Ничего! Как-нибудь не помрете! А вот к чему вас присудит советский суд за все злодеяния, что творились в этом поганом месте, не знаю. Лично я надеюсь, что вас расстреляют. Вы не задумывались, что пережил человек, погибший там?.. В ларе?
Валентин отвернулся.
— Его звали Зеликсон, — словно не замечая злых слов Валентина, проговорил старик. — Абрам Лазаревич Зеликсон, благотворитель и сын богача.
И старик начал рассказывать неторопливо, сбивчиво, иногда глотая слова, временами срываясь на бессвязный шепот:
— Давно, в молодости, я мог бы окончить университет. Я был способный. Но мой отец, мелкий лавочник, разорился… Со мной вместе учился он, Абрам Зеликсон. Его отец был такой же торговец, как мой. Но его отец не разорился. Он даже купил лавку моих родителей. Тогда мой отец вступил в священный союз Михаила Архангела.
Абрам Зеликсон учился хуже, чем я, но жил лучше и получил отличное место, когда закончил учиться. Я возненавидел его, хотя он помогал мне деньгами и я брал у него эту милостыню. В те годы шла война, нужны были не преподаватели, а военные. А я не хотел идти в армию: и очень боялся смерти. Из дружбы к моему отцу оптовик Лихачев принял меня на службу управляющим, и я стал приказчиком.
Мне предложили вступить в Союз русского народа — стать черносотенцем. Я проглотил и эту обиду. Все, что угодно, — я твердо решил разбогатеть. Разбогатеть во что бы то ни стало! И… разорить Зеликсонов. Заставить их чистить мои сапоги, целовать подол моего платья. Но мне и тут не повезло. Я заболел. Вдруг выключается память, знаете? А Зеликсонов разорили другие! Их деньги пошли в кассу союза. Они до сих пор здесь, но я их так и не нашел. Меня не вышнырнули на улицу, а устроили сторожем при церкви. Это меня-то! Скоты! Психика моя еще больше пошатнулась. Но убрать меня не смели: Лихачев, друг моего отца, был одним из главарей союза.
Члены черносотенного союза в то время готовились к террористическим действиям. Этот дом принадлежал Лихачеву. Договорившись с церковным советом, члены которого были местными лавочниками и сплошь черносотенцами, Лихачев соединил свои подвалы с подвалами часовни и церкви. Этим путем покойников из камеры пыток, где угрозами и пытками у богатых евреев, татар и других иноверцев вымогали деньги, можно было, не привлекая внимания, спокойно вывозить из церкви.
