Обычный рейс (Полярные новеллы) - [21]
Посоветовались мы со Сходовым. У меня кое-какой план появился. На том и порешили.
Вышел я от Сходова, а Маша с Грачевым ко мне: "Поздравьте нас, говорит Маша. — Мы так счастливы, Борис Ефимович!"
Я холодно отвечаю: "Не могу поздравить вас, Мария Федоровна, потому что вы полярный дезертир".
Грачев нахмурился, исподлобья на меня смотрит. Маша побледнела.
"Вы в Арктику ехали работать, а сами устройством семейных дел занялись".
"Да разве я… — вмешался Грачев. — Столько лет… разве мне нельзя подумать о личном?.."
"Вам, Григорий Иванович, можно, вы человек заслуженный. А вот молодой женщине, которая себе еще ни разу щеки не поморозила, ей-то, может быть, и рановато!"
Грачевы что-то хотели мне объяснить, но я сказал только Маше: "Теперь вы, гражданка Грачева, не полярница, а пассажирка". Она обиделась.
Я вернулся на корабль, нашел парторга и предложил ему устроить аврал по выгрузке.
Мой помполит искренне удивился: "Чтоб все моряки и все пассажиры участвовали?" — "Все полярники", — подчеркнул я. — "Ведь станция небольшая, грузов немного… И так бы справились", — все возражал он.
Я ему объяснил свой замысел.
Начался аврал. Все мои пассажиры — зимовщики, возвращающиеся после зимовки, и те, кто направлялся к месту работы, с охотой согласились помочь морякам.
У причала закипела работа. Работали все без исключения. Мы со Сходовым тоже взялись таскать мешки и ящики.
Такая уж у нас в Арктике традиция. Даже наш корабельный кок со шкиперской бородкой — и тот сбежал из камбуза, чтобы «подкинуть» пару мешков угля.
Люди шли вереницей, у кунгаса им на спину клали тяжелые мешки, которые в другое время многих придавили бы к земле. Полярники хватали мешок за петли и спешили наверх. Там они высыпали уголь. Черная пирамида росла на глазах. А люди спускались к воде, с азартом хватали новые мешки и снова спешили наверх.
Работали весело, перекидываясь словами, посмеивались.
"А ну, валяй, валяй!" — "Бегом, бегом!" — "Ты который? Одиннадцатый мешок? А я уже двенадцатый!" — "Полярники, от моряков не отставай!" "Сами, братишки, подтягивайтесь!"
Спускаюсь я за мешком к кунгасу и встречаю Грачева. Несет мешок. Лицо все в черной пыли. Только белки глаз сверкают. Обгоняет меня маленькая фигурка… Узнаю — Маша!
"Бросай мне на спину мешок! — кричит. — Не гляди, что я маленькая! Мешки с зерном в колхозе таскала".
Два моряка мешок схватили, раскачали, но я их остановил и к Маше обращаюсь: "Простите, гражданка Грачева, здесь у нас работают только полярники. Посторонним принимать участие в аврале не разрешается".
Маша опешила. Смотрит на меня непонимающе, а морячки посмеиваются. Мешок, ей предназначенный, кому-то другому на спину бросили.
"Как так посторонним? — спрашивает Маша. — Я ведь помочь хочу". "Пожалуйте на корабль, в каюту. Вы платный пассажир. Не имеем права вас нагружать".
Маша повернулась, чтобы слезы скрыть. Отошла. Моряки со мной переглянулись.
Грачев за новым мешком возвращается.
"Маша! Ты чего?" — обращается к ней.
Она только рукой махнула и побежала.
Видел я потом, как она на скале сидела и на морской прибой смотрела. Не знаю уж, о чем думала.
Вечером мой помполит собрал в кают-компании моряков и полярников. Объявил вечер воспоминаний. Каждый мог рассказать о полярной жизни что-нибудь интересное. Вот в такой же вечер и услышала Маша о "Полярном Варяге".
Я в своей каюте сижу. Вдруг стук. Я уж знаю — кто.
Так и есть — Маша. Лицо заплаканное.
"Борис Ефимович! Меня не пускают…" — "Куда вас не пускают?" — "На вечер не пускают. Разве я прокаженная какая, что и послушать не могу!" "Вот это уже зря", — сказал я, сдерживая улыбку, и повел ее в кают-компанию.
В кают-компании тесно, сесть некуда. Но Маше нашей место нашлось. Вижу — в дверях появился и сам Грачев, мрачный, насупленный.
Помполит спрашивает: "Ну, кто про что рассказывать будет?" — а сам смотрит на Екатерину Алексеевну, Катю, знатную нашу полярницу.
ПОЕДИНОК
Катерина Алексеевна, или Катя, как звали ее все на корабле, была еще молода, хотя и считалась "старой полярницей". Как и мужчины, она носила темный китель со светлыми пуговицами и меховую шапку, из-под которой выбивались туго заплетенные косы.
Брови у нее были прямые с вертикальной складкой, которая делала бы широкое Катино лицо суровым, если бы не ямочки на щеках.
Помполит, не обращаясь ни к кому из сидевших в кают-компании, сказал:
— Екатерина Алексеевна, наша Катя, и радистка и метеоролог, она же и механик и повар. В Арктике, когда живешь на маленькой полярной станции, нужно быть мастером на все руки. Катя у нас и охотник неплохой. Катя, на вашем счету сколько медвежьих шкур? Одиннадцать? Ну вот видите… На медведя один на один выходит. Ей наверняка есть что вспомнить.
Катя улыбнулась.
— Уж не знаю, о чем вам рассказать, — начала она. — Подвигов я не совершила никаких, а вот если интересно вам послушать про обыкновенный бабий страх, могу рассказать.
Полярники переглянулись.
— Вам, мужчинам, может быть и смешно будет, а все-таки послушайте. Каждый о чем-нибудь вспомнит…
Катя пересела к нам поближе. Говорила она уверенно, как человек, много узнавший и перенесший. Роста была она небольшого, но сложения крепкого. Видно, выпекли ее из круто замешанного теста.
