Обычная магия - [6]

Перед тем, как уйти, Алекса подбежала ко мне и схватила за руку. Она ничего не сказала, но на ее лице появился тот обеспокоенный взгляд, как у мамы с папой. Я прижалась к ней и вздрогнула, когда открылась дверь, впуская солнечный свет.

Я видела, как новости расходятся по толпе. Видела это в их лицах, как менялось их выражение, когда они узнавали. Я слышала шепотки, следующие за нами по пятам, пока мы шли через рынок. И худшим было то, что все прекратили разговаривать, услышав эту новость. Я не знаю, слышали ли вы когда-нибудь, как молчит целая улица людей, но это жутко.

Справедливости ради, некоторые их них пытались вести себя нормально. Но никто не пытался смотреть мне в глаза, вместо этого они украдкой переглядывались, когда я поворачивала голову. Я ощущала их взгляды кожей как булавочные уколы. Если я оборачивалась, они быстро отводили взгляд. Оливия, быстро моргая блестящими глазами, взглянула на зевак.

Никто не проронил ни слова. Мне кажется, это самое худшее: они вели себя тихо, словно на похоронах.

У нас была запланирована вечеринка. Ожидались и были приглашены друзья и соседи, особенно куча парней, которые вечно толпились вокруг Оливии. В конце концов, оказалась только семья – полагаю, плохие новости быстро разносятся. Я говорила себе, что меня не волнует, что никто из моих друзей и одноклассников не пришел. И меня не волнует, что тетя Вики вышла с побелевшим лицом, когда услышала, извинившись за ранний уход. Её все равно никто не любил и она дарила худшие подарки на Двенадцатую ночь. (Хотя мама поймала её перед тем, как она исчезла и сказала: «Если уйдешь сейчас, никогда больше не возвращайся». Тетя Вики осталась.)

Меня не взволновало, когда Алекса ухватила Оливию – не перестававшую моргать и прикрывать ладонью рот – за локоть и повела ее вокруг дома. Она сделала это мимоходом, никто не должен был заметить. Будто мы не услышали, как расстроилась Оливия, подав второе и скрывшись из виду. Гил пытался отвлечь меня, рассказывая анекдот, но я отмахнулась и направилась вслед за ними.

Алекса, чьи пальцы все еще впивались в локоть Оливии, яростно зашептала:

–– Соберись, ты же не хочешь, чтобы она увидела...

И Оливия вылупила на нее глаза, прикрыла лицо руками, не переставая качать головой.

–– Она не может... не хочет... –– Голос ее надломился и она умолкла.

Выражение лица Алексы стало таким тяжелым и злобным, что я отступила назад

–– Да. Ей придется. Всяко придется, только по-другому. И ей ничем не поможет...

Обе подняли глаза вверх, почуяв, что я наблюдаю за ними. Прежде чем кто-либо из нас хоть слово произнес, подошли мама и папа. Мама оценила ситуацию и стала душить Оливию в объятиях. Оливия уткнулась ей в плечо, а мама гладила ее по волосам.

Папа опустил на мое плечо руку. Я не пошевелилась, он развернул меня и повел обратно на вечеринку.

–– Разве мы не должны обсудить это? –– спросила я. Родители хорошо разбирались в обсуждениях, хотя по большей части это означало сидеть и слушать их рассказ, как это будет. Прямо в этот момент, я была бы не против послушать. Будет , если буду знать, что должно произойти.

–– Обсудим позже, –– отвечал отец. –– А сейчас вечеринка.

Когда мама и мои сестры вернулись с красными глазами, но спокойные, они повели меня внутрь, в мою комнату. Оливия и Алекса стащили с меня платье для Оценки, мама усадила меня, чтобы расплести мои волосы. Шум вечеринки доносился до нас, когда мама побегала пальцами по моим косам и щеткой по волосам до тех пор, пока они не стали свободно ниспадать тяжелым каскадом по моей спине, и я почувствовала себя снова самой собой.

Я начала снимать аметистовое ожерелье, но Алекса остановила меня.

–– Это не в счет, –– сказала я ей, когда она повторно защелкнула его вокруг моей шеи. –– Я даже не была Оценена. –– Но Алекса покачала головой, затем повела меня из комнаты на вечеринку.

День прошёл словно в тумане. В ту ночь не было луны. Когда стемнело, фонари, которые мама с папой развесили в саду, замигали. Появились кофе и фрукты – груши, пропитанные мёдом, и моченые апельсины. Горячий чай с мятой водоворотом закружился в наших чашках. Гил снова заспорил, на этот раз с Оливией, а мы все притворились, что не видим, как папа украдкой копошится в подарках и откладывает вещи, чтобы отдать их назад. Как выяснилось, это были обыкновенные вещи: куклы, которые я не смогу передвигать, браслет с брелоками, наполненные пустотой, «Мой первый комплект снадобий», гарантирующий часы колдовского веселья!

Но запомнила я не это. Я помню музыку, извивающуюся в воздухе, словно ленты. Я помню груши, такие мягкие, что я отломила кусочек ложкой, сок и мёд, стекающие по подбородку, когда я пролила несколько капель в рот. То, как садовые фонари придавали нежность и таинственность. И я помню папу, относящего меня по окончанию вечеринки, моя голова склонилась к его плечу, сонная, уставшая и защищённая.

Я проснулась следующим утром в одиночестве. И это было... странно. Всегда кто-то готов меня разбудить и начать новый день. Заколдовать покрывала на кровати, чтобы те застелились, вызвать одежду из шкафа. На мгновение я вспомнила – теперь мне двенадцать, меня оценили, я могла...