Обычаи жатвы северной Псковщины - [4]
Первыми колосьями жница опоясывалась. При изготовлении первого снопа она укладывала серп на поясницу сзади, и ходила эдак наклонясь для споркости. Ходили недолго, малость. В иных случаях мужики крестили спину от болезни топором и утыкали его сзади. Первые снопы и колосья ставили не только в красный угол. Их утыкали под крышу, заторкивали под дверь, ставили к печи, забрасывали на потолок, — все для спора, спорой жизни, спорой работы.
Женщины при жатве ржи, овса, иных зерновых и уборке льна, продолжавшейся в совокупности около 2-х месяцев, собирались совместно на работу «с песнями». С песнями же возвращались домой. В редких единоличных хозяйствах и по особым случаям жали без солнца и даже ночью. Чаще на хуторах или вдовы, какие не успевали. «Те с горя плакали, а ввечеру пели». Голосили только днем, «лелёкали», «пригалахивали» (плакались).
По дороге домой с поля пели «припевки на долгий голос» («короткие песни»), протяжные лирические («далявые») песни, даже романсы. Вот примеры «длинных» напевов. Внешне они похожи на частушки, но это не так.
(д. Новый Быт)
(д. Партизанская)
(д. Полна).
Пожину, окончанию жатвы, часто посвящали специальный день. Тогда плясали до заката. Люди радовались — «скоро пажинки». Если одни сжали, а другие за ними не поспели, первые говорили: «Мы свою Бабу к вам загнали» (Бабу Ягу). «Вам Пажиналка (Баба) бежит, на чье поле?» «А ну тибе мам! Ты все придумываишь» — «Да бежала, бежала! Оксенья, видела?» — В этом случае сомневающиеся девочки должны были отвечать, что они видели Бабу. По окончании, бывало, говорили: «Ну, бяги, Баба Горбатая, в лес!» Потом «укались»: «У-у! У-у! Ани — аттуда, мы — атсюда». «Заганяйти Бабу! Все! Зарезали! Зарезали!» — эта кончали жать» (д. Добручи). Далее говорили: «Спасиба, сиряпок (серпок), што маи ручки пабярег». И еще: «Нива! Нива! Отдай мою силу…»
В Подолешье на «пажинки» оставляли на всех одну полосу, на весь мир. Там хоть по снопу нажать оставалось — все равно. Косу заплетали соломинками; под нее хлеб клали, огурец и у кого что есть. Косу украшали ленточкой. После этого разогревали костерок и «пекли швыруху» (яичницу). К ней полагалось «па бутылки». После бутылок шли домой с песнями и дурачествами — «кому сарафан прирвем, ково вылупим (отлупим)!» «Дыру увидим в сарафане или кофты, двиг пальцем! — да эту дыру па надбавим до края!» «То каво на ура» паднимем, какой на праздник попадё к нам». По дороге шли с песней, взявшись под руки, линией. А которые впереди — «ногами выкидывали» ставши на четвереньки. А песни иные пели «с картинками»: «Ня стынна была, когда выпьешь! Хошь и мужик попадё, так и мужику перед глазами споешь! Шутили». Так было не только на пажинках, — и на картошке, на льне, на сенокосе, и мужики, и бабы, а «по ржи только бабы». «Так с веку принята». Оставляемый на всех клочок поля назывался «клоч», «хохол» (ср. д. Хохлово), «последки». Сходились жницы одного поля, одной семьи и даже нескольких деревень, человек до 30 (д. Горка).
В Вейнской волости обряда совместных пажинок не знали, но ведали в селах Лужского уезда, за оз. Самро. В Лужском уезде и Бабу резали, а в Вейно нет. Лужане напоследок старух «торкали» в землю, после чего над их головой срезали заплетенный заранее узел из ржаных колосьев. Вейнские почти не носили последний сноп в избу, лишь в двух селах носили, в одном из них это был лен.
В селе Захонье за Самро под последний сноп смотрели — «кто там пришел». Приходили пауки или жуки, козявки. Эти силу приносили, по ним гадали на будущий урожай. Пели:
Напоследок отметим, что в Подолешье в пажинки, в гулянье, бабы себе большую волю давали. Разнузданное поведение звалось — «пошаладеть», «падикуясить», «поблажеть». «И винца попью(т), и чудили так… стану(т) и заголятца: и в ково лучши? (…) Загалися дак покажи сваю всим — бабам этым. Ростешутца, так и все делаю(т), всю похабщину (…) Дак тый бабы были вяселыи, до тово, дасмяютца, што до дома ни дайти!»
Литература:. Лобкова Г. Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность. СПБ. 2000.
