Объятье Немет - [2]

Дольше, тем не менее, молчать было нельзя.

— Дядя Лайлин? — Он произнес имя, и то легло неотзываемым приглашением. Что-то начал говорить привратник, но Ати жестом остановил его. — Что с вами? Вы больны?

Стоило ему признать гостя, как мимо шмыгнул и улепетал со всех ног мальчик. Вдоль ограды, до поворота, только остались качаться ветки куста. Ати озадаченно посмотрел ему вслед.

— Я нанял его довести меня. Он, конечно, боялся.

Дядя поднял руку и сдвинул покрывало с лица. Немного — но и скрывало оно до того тоже немногое. Теперь — еще меньше.

— Три дня мы плыли, три долгих дня, все вниз по реке. Я заплатил капитану вчетверо, чтобы он взял меня, но знал: верить нельзя. Усни я ненадолго, команда столкнула бы меня за борт. Поэтому я не спал. Ни минуты за все эти дни.

Он шагнул вперед, пошатнулся, устоял. Весь глаза и зубы.

— Атех, это ведь ты, Атех? Как же ты вырос…

Пятна испещряли его лицо: темные пятна, светлые пятна, оазисы высохшей кожи и запекшиеся провалы язв. Они были и на руках, они же — на шее. Названия этой болезни Ати не знал и невольно отшатнулся.

— Не бойся, — страшно улыбнулся дядя. Из-под покрывала выползло и пробежало по его щеке какое-то насекомое. А потом скрылось снова. — Это только мое проклятие. Я не заражу тебя.

Нагруженный одиноким сундуком осел остался позади. Лайлин снова пошатнулся и вцепился в плечо племянника.

— Как же ты вырос, — повторил он горячечно, исступленно. — Как вырос.

Шедший от него жар чувствовался даже под солнцем.

— Ты ведь приютишь меня? Я так устал.

Тут снова подал голос привратник. Ати понял, что тот говорил все это время, просто никто не слушал его.

— А госпожа? Что подумает госпожа? Нельзя не спрашивать госпожу.

Мысль о матери остановила Ати. Ничего не желал бы он больше, чем спросить ее позволения пустить в дом нового человека, такого, тем более, человека. Только вот знал, как сурова может она быть к потревожившим без достойной причины. На тебя оставили, ты и решай, он уже слышал этот укор. Услышать взаправду бы не хотел.

— Надми рассердится, если ее отвлекут из-за меня, — вторя его мыслям, сказал дядя. — Зачем беспокоить ее.

Ати кивнул. Одно он теперь знал наверняка: тот не был безумен.

Понял, наконец, и другое. Поток слов, который дядя все это время изливал на них, вовсе не отрицал тяжести его нездоровья. Крайняя степень возбуждения заставляла Лайлина говорить, но усилие выжигало топливо сил. Топливо, запас которого и без того почти иссяк. Откажи они ему — он бы остался ни с чем. Один в городе, где никто не ждал его.

Жалость брала и более толстые стены. Помедлив, Ати сдал последний, недоверчивый оплот своей души. Он не мог быть настолько жесток.

— Конечно я дам тебе приют. Входи и будь нашим гостем.

И по тому, как разом обмяк под утешением этого согласия дядя, понял, что угадал.

— Спасибо тебе, — сказал тот и умолк.

Умолк надолго. Под бормотание привратника они прошли во двор — чтобы избавиться от этого надоедливого шума, Ати поручил старику отвести в стойло и развьючить осла. Сам же повел Лайлина к дому. Тот все так же опирался на его плечо, сколько бы ни внушало опасений это прикосновение. Но окажись болезнь заразной, все, что могло случиться, случилось уже.

— Отец в отъезде, и оба брата тоже. Но они вернутся скоро.

Дядя еле заметно кивнул. Он смотрел перед собой, полностью посвященный тому, чтобы вовремя переставлять палку. Шли они, впрочем, быстрей, чем можно было бы ожидать. Ати тоже взглянул вперед. Дом с каждым шагом становился ближе. Новизна происходящего заставила выглядеть по-новому и его.

Отец Ати, торговец, приплыл в Фер-Сиальце двадцать с лишним лет назад. Смелая его мечта состояла в том, чтобы получить разрешение привозить товары и увозить кое-какие из местных. Получить такое разрешение из чужестранцев удавалось немногим, однако Болус Кориса надеялся на свою удачу. И удача не подвела его, но потребовала кое-чего взамен. Так Болус оставил родные земли и поселился в Силаце.

Он не строил себе дом сызнова, но тот, который купил, изменил. Ати не понимал до конца истоков этой инакости, но не мог не замечать отличия от прочего, что видел вокруг.

Высокий, двухэтажный, дом был самым богатым на улице — и на соседних двух. Толстые беленые стены, крашеные красной краской наличники и черепичная крыша блюли традиции Фер-Сиальце, но не сад. Не сад, полный растений, которые отец выписал из родной страны, и не дорожки сада. Те были каменными, совсем простыми. Окна, напротив, каждое украшала кованая решетка с неместным узором.

Перед порогом, как и везде в округе, переливался орнамент из шепти. Но самый порог пересекала прибитая корабельными гвоздями железная лента. Как говорил отец, на удачу. Ати перешагнул ее и хлопнул в ладоши, подзывая слуг.

— Помню ее, — прошептал Лайлин, остановившись перед лентой. — Помню. Сам клал.

Шепти блестели под его запыленными сандалиями. Между перекрестьями ремешков Ати тоже заметил язвы. Дядя стоял секунду, другую, а потом втянул воздух, всем весом оперся на палку и, словно борясь с чем-то, ступил в дом.

Одновременно в коридор выбежала одна из девушек, самая младшая. Она в ужасе посмотрела на человека на пороге.