Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [69]
Релевантность при передаче культурной информации
Каковы мотивы существования представлений о богах и духах? Заманчиво считать, что для порождения сущностей с противоестественными свойствами у человека должна быть особая причина. Как правило, этот соблазн подкидывает исключительно умозрительные объяснения. Ведь должно же у человека быть желание уложить все мироустройство в одну космогоническую концепцию, придать жизни смысл и т. д. Но подтверждения таким обобщенным желаниям мы не находим. Как я уже предлагал в первой главе, гораздо логичнее начать с того, что нам в действительности известно о религиозных представлениях, а также о человеческом сознании и о том, как оно работает.
Люди не придумывают богов и духов, они получают информацию, которая подталкивает их к выстраиванию таких концепций. Определенные системы мозга, специализирующиеся на определенных аспектах окружающего мира, производят относительно них особого рода умозаключения. А теперь самое время задаться вопросом, что «подталкивает» эти системы к тому, чтобы обращать внимание на определенные сигналы из окружающего мира и делать умозаключения. Одним из спусковых крючков для этих систем служит релевантность. Для иллюстрации давайте возьмем область, где влияние релевантности особенно устойчиво и предсказуемо.
У большинства людей, рожденных и выросших в современной городской среде, познания в биологии крайне ограниченны. Они могут назвать лишь несколько распространенных видов животных, имеют смутное представление о том, чем большинство из них питается, где они ночуют, как размножаются и т. д. Те же, кто живет в лесах и джунглях, как правило, наоборот, накапливают огромный багаж точных знаний о растениях и животных. Значит ли это, что системы логического вывода, занимающиеся живыми существами, будут работать у них по-разному?
Антрополог Скотт Атран и его коллеги решили проверить эту гипотезу в ходе контролируемых экспериментов со студентами из Мичигана и гватемальским племенем ица из народа майя. Очевидные различия в объеме и многообразии биологических знаний не замедлили проявиться. Мичиганские студенты, например, определяли изображенных птиц в основном как просто «птиц». Они знали названия нескольких видов, но не могли идентифицировать их по картинке и рассказать об особенностях их поведения. Ица всегда называли конкретные виды и подробно расписывали различия между ними.
Однако все участники подразумевали, что живые существа делятся на обособленные группы с присущими каждой характеристиками и что наиболее значимые разбивки по группам происходят на уровне вида, а не таксономического ранга или разновидности. В одном из экспериментов им сообщали о новом виде птиц, который заражается некой болезнью. И болезнь, и птица были неизвестны испытуемым. Затем их спрашивали, может ли болезнь затронуть других животных, начиная от представителей того же вида, затем близкородственного вида, разных видов птиц и заканчивая млекопитающими и насекомыми. Затем аналогичные тесты проводились с упоминанием других свойств: например, испытуемым сообщали, что у определенного животного имеется определенный внутренний орган или некая особая кость и т. д. В этих случаях и мичиганские студенты, и ица реагировали примерно одинаково. Они исходили из того, что поведение внутри вида, как правило, устойчиво, но болезни могут передаваться между близкородственными видами и внутреннее устройство у представителей больших животных семейств тоже может быть схожим.[72]
С точки зрения Атрана, это подтверждает могущество таксономии как логического механизма, который человек интуитивно использует для производства интуитивных предположений о живых существах. С помощью особой системы интуитивного биологического знания человек достраивает предоставленную ему информацию. Если ему говорят: «У этой коровы случился выкидыш, когда ее стали кормить капустой», – он заключает, что то же самое может произойти и с другими коровами, но не с лошадьми или, скажем, мышами. Узнав, что у такого-то грызуна имеется селезенка, он предполагает ее наличие и у других млекопитающих, но не у червей или птиц. (Биологические умозаключения не обязательно соответствуют действительности, главное для нас – как они производятся.) Это называется расширением интуитивного принципа. Такая форма усвоения – заполнение пробелов в шаблоне, предоставленном интуитивным принципом – очень распространена. Она применяется не только к биологическим знаниям, но и к теориям личности, местным кодексам вежливости, критериям элегантности и т. д.[73]
Как же сознание «понимает», какую информацию каким системам логического вывода отправлять? В случае с коровой и капустой найдется немало данных (например, что корова была краденая, что выкидыш случился во вторник, что капуста зеленая), которые таксономической системе логического вывода просто не передаются. Пока информация о корове циркулирует по разным системам логического вывода, одни выдают некие умозаключения, поскольку поступающие данные отвечают их критериям вводной информации, а другие нет. Информация рассматривается в зависимости от того, найдется ли способная что-то извлечь из нее система логического вывода.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.