Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [33]
От каталога к экспериментам
Итак, сочетание нарушения онтологических ожиданий с сохранением потенциала для умозаключений определяет сходство между сверхъестественными представлениями. При этом общие черты присутствуют не в самих представлениях, а в шаблонах, по которым они строятся, в рецепте, который вычленяет онтологическую категорию и маркер противоречия, сохраняющий в целости все не отсеченные им умозаключения. Это позволяет предположить, что разнообразие шаблонов не так уж велико.
Хорошая концепция сверхъестественного подразумевает принадлежность к той или иной онтологической категории. Однако онтологических категорий немного. Более того, у нас есть все основания считать, что категориями ЖИВОТНОЕ, ЧЕЛОВЕК, ОРУДИЕ (включающей не только орудия как таковые, но и многие рукотворные предметы) и РАСТЕНИЕ все и ограничивается.
Онтологическая категория присутствует, теперь к ней нужно добавить противоречие. Но и тут у нас есть все основания полагать, что противоречий, сохраняющих описанный выше потенциал для предположений, много не наберется. Как мы уже видели, противоречие может завести в когнитивный тупик. Вы можете вообразить описываемое, однако простор для умозаключений будет невелик (ну да, статуя исчезает, когда о ней подумают, – и что с того?).
Поэтому каталог сверхъестественных шаблонов – более или менее исчерпывающий спектр успешно прижившихся в культуре образов такого порядка – довольно скуден. Люди представлены как обладатели противоестественных физических свойств (например, призраки или боги), противоестественной физиологии (боги, которые не растут и не умирают) или противоестественных психологических способностей (восприятие, лишенное барьеров, или предвидение). Те же качества могут быть у животных. Орудия и прочие артефакты представлены как обладатели биологических характеристик (кровоточащие статуи) или психологических свойств (слышат сказанное). Перелопатив тонны мифов, сказок, анекдотов, комиксов, религиозных текстов и научно-фантастической литературы, вы получите невероятное разнообразие образов, но убедитесь при этом, что число шаблонов крайне ограниченно и, по сути, сводится к приведенному выше короткому перечню.
Каталогизировать сверхъестественные образы не менее увлекательно, чем коллекционировать бабочек. Теперь мы знаем, в какие рубрики систематического каталога шаблонов определить разные знакомые мотивы и персонажей, от слышащих деревьев до кровоточащих статуй, от Святой Девы до Большого Брата. Можно продолжать до бесконечности – пройтись по антологиям вроде «Легенд и мифов» Булфинча[22] или энциклопедиям народных сказок и убедиться, что большинство образов действительно соответствуют тому или иному шаблону. Однако у нас есть дела посерьезнее. Во-первых, нам нужно выяснить, чем эти сочетания представлений так пленяют человеческое сознание, обрекая воображение на бесконечные перепевы одних и тех же вариаций. Во-вторых, надо попытаться понять, почему некоторые из этих сочетаний встречаются гораздо чаще других. И в-третьих, необходимо объяснить, почему какие-то концепции сверхъестественного обладают настолько высокой достоверностью, что фигурирующие в них персонажи и объекты оказывают влияние на человеческую жизнь и поступки. Разобраться во всем этом наверняка полезнее и явно актуальнее, чем классифицировать мифологические сюжеты.
Сперва перед нами стояла задача показать, что разные образы, существующие в разных уголках земли, соответствуют ограниченному набору шаблонов. Теперь нужно объяснить, почему так происходит. Для этого мы займемся так называемой экспериментальной теологией. В контролируемых экспериментах мы придумываем новые концепции и смотрим, действительно ли выстроенные по такому шаблону образы запоминаются или передаются лучше других.
Эти эксперименты мы с психологом Джастином Барреттом проводим уже довольно давно. Современное объяснение концепций сверхъестественного, основанное на антропологических данных, позволяет дать довольно точный психологический прогноз. Культурные понятия – это продукт отбора. Они выдерживают многократные циклы усвоения и передачи почти в неизменном виде. Для этой сохранности имеется одно простое условие – запоминаемость. Поэтому мы с Барреттом сочинили достаточно стройные сюжеты, внедрив туда как противоречия онтологическим установкам, так и согласующиеся с онтологическими представлениями элементы. Разница в запоминаемости между этими двумя видами информации покажет, насколько значимы в данном случае противоречия. Разумеется, мы использовали только незнакомые испытуемым сюжеты и концепции. Если я расскажу вам про семимильные сапоги, говорящего волка, прикинувшегося бабушкой, или про женщину, которая после явления ей ангела произвела на свет воплощение бога на земле, вы вспомните их потом моментально. Не потому, что они упоминались в рассказе, а потому, что были изначально вам знакомы. Мы же задавались целью проследить, как откладывается в памяти, искажается или отбрасывается незнакомый материал.
Запоминание, противоестественность и странности
Как ни занимательны результаты подобных экспериментов, технические подробности их проведения, как правило, довольно скучны. Поэтому я кратко расскажу о самом главном, касающемся непосредственно нашей темы. Первое сделанное нами открытие заключалось в том, что противоречия и переносы свойств оказались более живучи, чем обычный материал. В долговременной памяти (с извлечением спустя месяцы) противоречия сохранялись гораздо лучше. В искусственных условиях эксперимента люди припоминали описания предметов, людей и животных, содержавшие противоречие интуитивному ожиданию, гораздо лучше, чем «непротиворечивые» образы. Противоречия выделяются, они не отвечают ожиданиям и потому вызывают удивление. Если предложение начинается со слов «один стол…», вы вряд ли рассчитываете услышать в качестве продолжения «грустил, когда люди уходили из комнаты». Это одна из причин, по которым такие сочетания запоминаются. Но не единственная. Вдобавок к этому мы с Барреттом выяснили, что противоречия онтологическим представлениям – как мы уже видели на примерах шаблонов сверхъестественных концепций – запоминаются лучше, чем «простые нелепости», как мы их назвали. Например, образ «человек, который проходил сквозь стены» (онтологическое противоречие) в целом вспоминался лучше, чем «человек с шестью пальцами» (нарушение ожиданий, но не тех, которые определяют онтологическую категорию ЧЕЛОВЕК). «Стол, которому становилось грустно» вспоминался лучше, чем «стол, сделанный из шоколада» (тоже неожиданно, но противоречие не онтологического порядка).
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.