Объяснение в ненависти - [10]

— А депрессии для чего нужны? — спросила Вера у распахнутых окон своего призрачного дома, у молчаливых, размытых силуэтов соседей, стоящих за окнами. И сама же ответила: — Для вразумления души.

А предательства, а измены? Значит, и они зачем-то нужны. Сложности — наши лучшие бизнес-тренеры. Только тот добивается чего-то, кто живет вопреки. Напрягаясь, преодолеваешь все проблемы, которые изобретательно подбрасывает тебе жизнь. Враги, предатели, хамы и прочие агрессоры заставляют быть в тонусе, заставляют выживать назло им и вопреки, вынуждают тренировать сопротивляемость.

Вера вздохнула. Значит, надо пройти этот путь, нужно прочувствовать все сомнения, тяжесть опущенных рук и неверия в собственные силы. Нужно опять окунуться в тот уголок души, где горит незатухающая топка ада, пожирающая все с урчащим аппетитом. Чтобы пусть не сегодня, не вдруг, не сразу — но все же забрезжил свет. Чтобы однажды ты поняла: в любом аду психотерапевт Лученко обязана жить до финиша.

Ты должна лечить себя в каждом пациенте, а после Работы опять сознательно нырять в топку собственного ада — и без болеутоляющих. Без надежды поделиться с кем-нибудь, без душевного вампиризма, когда каждому встречному хочется поплакаться и этим на время облегчить душу.

Ты им нужна, а твой ад — нет. Надела халат, улыбнулась, так будь добра…

Вера вдруг остро, ярко вспомнила Женю Цымбала. Высокий, стройный, яркие синие глаза, густые девичьи ресницы, роскошная длинная копна соломенных волос. Когда бригада «скорой» привезла мальчишку с разрезанными венами и Лученко встретилась с родителями, сообщившими ей, что их пятнадцатилетний сын глухонемой, Вера внутренне сжалась. Она не знала, как работать с глухонемым подростком. Однако, войдя в палату и увидев мальчика, неожиданно для самой себя совершенно успокоилась, почувствовала уверенность: она непременно справится. Лежащий на больничной койке у окна бледный, какой-то прозрачный юноша тронул ее.

Разговоры доктора Лученко с Женей Цымбалом строились так: он читал по ее губам вопросы, а ответы писал в старой, пожелтевшей от времени амбарной книге. Из ответов складывалась цельная картина. Обычное дело: несчастная любовь. Ехал на занятия в свой кружок юных ювелиров, увидел Ее в автобусе и уже не мог отвести глаз. В ней все было чуть-чуть слишком: слишком крупный рот, слишком большие глаза, слишком полная грудь под слишком обтягивающей футболкой. Даже зубы, когда она улыбалась, открывались слишком крупные. Но это странным образом понравилось ему, а почему — он не задумывался. Смотреть на нее было приятно и немного стыдно, потому что он видел ее будто сквозь одежду и не мог с этим ничего поделать.

Мечтательный юноша Женя Цымбал вспоминал девушку весь день, а завтра увидел ее вновь, в том же самом автобусе, в это же время. И сразу покраснел, как краснеют только рыжие и блондины, — пунцовым цветом ото лба до ключиц. Хорошо, что в такой толчее никто не обращает ни на кого внимания. Она стояла, отвернувшись к окну. Он изучал ее шею. Сердце застучало, как маленький пулемет, когда он опустил взгляд и увидел, как туго джинсы обтягивают бедра девушки.

Теперь он ждал появления незнакомки, как ждут тайного свидания. Даже еще сильнее. Женя заранее приходил на конечную остановку и терпеливо ждал, когда она придет и присоединится к остальным пассажирам. А выходила она всегда на две остановки раньше. Евгений жалел, что на занятия в ювелирной мастерской нужно ездить только по вторникам и пятницам.

Родители Евгения Цымбала слишком берегли его. Пару раз Вера видела их в палате. Отец — спокойный, судя по строгому лицу терпеливый человек, какой-то крупный чиновник. Мать— полная женщина, с властным лицом. Это они придумали ребенку занятие, отвели его к известному в городе ювелиру. Тот обучал нескольких мальчиков своему ремеслу, растил учеников. Женя оказался очень способным художником, закрытый мир ювелиров пришелся ему по душе.

Не может быть, чтобы у такой красивой девушки не было парня, думал юноша, но очень нелогично желал, чтобы его не оказалось. И представлял себе, как решится, как выйдет из автобуса и подаст ей руку. Она удивится, конечно, но протянет ему свою, и он поможет ей сойти со ступенек… Дальше эти грезы не имели продолжения, так как предполагали знакомство, то есть обмен именами. Она-то свое назовет: судя по всему, девушка не стеснительная. Женя наблюдал, как с ней заговаривали, просили передать талон на компостер или, кажется, спрашивали о какой-то улице. Она всегда охотно откликалась, улыбаясь, а его сердце колотилось о ребра… Но как быть ему?

Лет до тринадцати мир без звуков казался Жене естественным, тем более что он перестал их слышать с четырех лет, после болезни, и успел привыкнуть. И общение с помощью жестов казалось Жене нормальным. Пока он не стал замечать, что девушки — другие. И вот уже два года он натыкался на стену, отделяющую его от остального мира.

Несколько месяцев Женя не решался к ней подойти. Наконец в пароксизме какого-то отчаяния он остановил свою избранницу, попытался познакомиться, ища в глазах болезненное сострадание к инвалиду. Но нашел только любопытство здоровой красивой девушки. Несколько невероятно счастливых дней он встречал ее после работы, показывал свои серебряные резные колечки и серьги, она взяла один набор. По ее губам было очень легко читать.