Обвиняется в измене?.. - [3]

«Странно, — подумал Бергер, — руководители спецслужб двух воюющих держав носят пенсне. Общность характеров? Или у обоих близорукость? Но почему же все-таки оба носят пенсне — Гиммлер и глава советской службы безопасности?»

— Этнер! — приблизив свое лицо к открытому окну автомобиля, негромко окликнул Гиммлер. — Подойдите! Не теряйте драгоценного времени, — дождавшись, пока приблизится подчиненный, назидательно сказал он. — Дни летят быстро.

— Обер-фюрер Бергер вылетит в самое ближайшее время, — отчеканил Этнер.

— Не тяните, — еще раз напомнил Гиммлер, поднимая стекло.

— Садитесь в мою машину, — глядя вслед автомобилю рейхсфюрера, предложил Этнер. — По дороге еще раз обговорим некоторые детали операции.

— Я только предупрежу своего шофера, чтобы держался за нами, — согласно кивнул Бергер.

Шагая к своему автомобилю, он зло чертыхнулся сквозь зубы — еще только не хватало срочно улетать в неизвестность, оставляя здесь незавершенными свои дела. Чертов «шлепер» — вспомнил Бергер давнюю кличку Гиммлера, в молодые годы бывшего сутенером у проститутки Фриды Вагнер, которую он потом прикончил. Шлепер — это и есть сутенер, как их кличут на жаргоне. Наверное, поднабрался в свое время от продажной Фриды и теперь изображает перед фюрером активность, что под стать пылкости дешевой проститутки.

Дав распоряжения водителю, Бергер не спеша направился к длинному черному лимузину Этнера. Скорее бы наступила хоть какая-то определенность в этой донельзя затянувшейся войне с русскими. Впрочем, разве не является Сталинград началом определенности, вернее — предопределенного конца?! Этот удар просто-таки потряс «тысячелетний рейх», а если за ним последуют другие подобные сотрясения, то надолго ли хватит пороху?

Усаживаясь рядом с группенфюрером, Бергер неожиданно подумал, что после войны неплохо бы написать книгу о тех, с кем свела его судьба, о подноготной людей, сумевших встать во главе нации. О, это будет дорогая книга, особенно если продать рукопись за океан, воспользовавшись родственными связями жены. В зависимости от того, кто станет победителем, определится содержание книги и ее направленность. В этом свете разговор с Этнером — еще один шаг к созданию рукописи — Бергер надежно спрячет до поры в памяти, а на память он пока еще никогда не жаловался.

Вечером Геббельс смотрел еженедельное кинообозрение «Вохеншау». Сидя в мягком кресле темного кинозала министерства пропаганды и равнодушно следя глазами за мелькавшими на экране кадрами кинохроники, он раздумывал о том, что военные и конструкторы вновь не оправдали надежд фюрера на создание непобедимого оружия — с новым танком придется еще много повозиться, а время уходит катастрофически быстро. Если не прикрыть случившуюся под Сталинградом страшную неудачу новыми успехами в летней кампании, то дух армии неизмеримо упадет и поднять его будет не под силу всей пропагандистской машине. Дух поднимают победы, а не кинохроника, — она хороша для обывателя или солдат и офицеров тех частей, которые пока не нюхали восточного фронта, не замерзали в окопах под Москвой, не бежали по обледенелым, усеянным трупами дорогам, увязая в сугробах и бросая технику, не жарились под палящим солнцем донских степей и не горели в огне Сталинградского котла.

Нет, новое успешное наступление жизненно необходимо, как глоток свежего воздуха для задыхающегося от удушья в приступе жестокой астмы. Потихоньку рейхсминистр пропаганды уже начал готовиться: на радио записывают фанфары — их трубным звуком будут начинаться победные сообщения с фронта. Но пока фанфары не удовлетворяли Геббельса — не то, все время не то, не чувствуется в них торжества, мощи Германии и ее непобедимых железных солдат. Он приказал пробовать еще и еще, пока не добьются нужного звучания, от которого продирает мороз по коже, возникает у обывателя щенячий восторг и навертываются на глаза слезы умиления, как при раздаче всеобщей государственной похлебки, призванной объединять нацию.

Да, пожалуй, сегодня придется отложить поездку на киностудию и опять побывать на радио, поторопить их, заставить работать быстрее — фанфары заранее должны быть готовы к новым победам. А победы так нужны, ах, как они нужны сейчас, во время всеобщего траура! Плевать на мораль: Макиавелли не зря писал, что мораль и политика живут на разных этажах — иначе солдат казнили бы за убийства на войне, правителей, раздающих свои земли, ставили всем в пример, услужливых сановников прямо называли рабами, а народ, поклоняющийся тирану, безумным.

Кстати, о безумстве — действительно удастся людям Гиммлера подтолкнуть к нему противника или нет? Новые безумства в стане врага во время войны — предел мечтаний! Надо признать, что у «черного Генриха» есть толковые исполнители, неглупые политики, тонко чувствующие остроту момента. Но это не исключает заботы о фанфарах.

Затемненный вокзал казался мрачной громадой, крупными хлопьями падал снег, тускло мерцали синие фонари патрулей, проверявших документы пассажиров. К составу подали паровоз, вагоны качнулись, лязгнув буферами, и тонко задребезжали промерзшие стекла, закрытые изнутри синей бумагой светомаскировки.