Обвиняется в измене?.. - [10]

Тем временем Бергер встал, отбросив салфетку, подошел к окну, выходившему в парк, достал сигару.

— Благодарю, Конрад, обед великолепен, — прикурив, он выпустил синеватый клуб ароматного дыма и слегка отодвинул занавеску. — Чудный парк. Чье это имение?

— Один из замков Радзивиллов, владевших несметными сокровищами. Вы когда-нибудь слышали о знаменитых двенадцати апостолах? Нет? У князя были двенадцать апостольских фигур из золота и серебра, украшенных драгоценными камнями. Одной из этих статуэток хватило бы, чтобы оплатить все затраты экспедиции Наполеона в Египет. Говорят, они до сих пор здесь.

— Поэтому в парке копошатся саперы? — ткнув сигарой в сторону окна, желчно усмехнулся Бергер. — Вы неисправимый романтик, Конрад.

— Мы уже нашли несколько бесценных полотен, спрятанных в подвалах, — сообщил Бютцов. — Поэтому содержание здесь саперов полностью себя оправдывает. Русским было некогда заниматься поисками сокровищ Радзивиллов. Да они и не очень-то в это верят. Хотя, когда они пришли сюда во время войны с Наполеоном, искали.

— Это были другие русские, — отошел от окна обер-фюрер. — Я приехал, чтобы ускорить проведение операции «Севильский цирюльник». Поэтому и спрашивал о контактах с начальником СС и полиции безопасности Белостока. Вы готовы? Берлин давно начал свою работу через нейтральные страны.

— Да, — подобрался Бютцов. Разговор пошел о серьезных вещах, и стоит быть внимательным, очень внимательным. Бергер не любит повторять дважды, а его мысли, пусть даже высказанные не до конца, нужно ловить налету. Он большой мастер длинной политической интриги, у которого есть чему поучиться. — Начальник местного гестапо в детали не посвящен, но будет четко выполнять наши указания. Абвер в полной готовности к своим функциям в операции. Люди подобраны, роли распределены.

— Вот и начнем, — как бы подводя итог, сказал Бергер.

— Я провожу вас в ваши комнаты, — предложил Конрад.

— Распорядитесь, чтобы переводчик не торчал в приемной, — бросил Бергер, вновь отходя к окну. Бютцов вышел.

Обер-фюрер посмотрел на заснеженный большой парк, на темные фигурки саперов, возившихся на берегу скованного льдом озера, на удлинившиеся тени деревьев — солнце клонилось к закату, зимой рано темнеет. Небольшая стая ворон кружилась над вершинами деревьев, видимо выбирая место для ночлега; вокруг садившегося солнца клубилась красноватая туманная дымка, обещая на завтра мороз с ветром; в стороне, похожие на темно-серые призрачные горы, плыли по небу снеговые облака.

— В Польше тоже был парк, — тихо сказал обер-фюрер, задумчиво побарабанив пальцами по чисто протертому стеклу.

Ночь выдалась морозной, ясной. На небе блестели мелкие холодные звезды, казавшиеся застывшими в невообразимой вышине колючими снежинками, снег под сапогами тонко взвизгивал, и Сушков, чувствуя, как зябко пробирается под пальто мороз, невольно прибавлял шаг, пытаясь согреться. От холода сильно ныла давно покалеченная нога, и он прихрамывал еще больше — от боли и от торопливости, но ничего не мог с собой поделать.

Городок с наступлением темноты притих, вжавшись своими домами глубже в сугробы, как будто желая зарыться в них, сделаться совсем незаметным, потерянным и забытым всеми на страшной и проклятой войне. Да разве забудут про тебя в лихое времечко, дадут жить и дышать спокойно, пусть даже с голодным брюхом?

Прохромав мимо костела, Сушков отметил, что в домике ксендза тусклым красноватым светом светится окошко, закрытое изнутри занавесками: не спит пан, занят какими-то делами. Впрочем, в других домах тоже не спят: рано еще, всего девять вечера, а темнота на улицах как в преисподней. И луны почти не видно, только холодные звезды да белые саваны сугробов на улицах.

Свернув за угол узорной ограды костела, переводчик пошел прямо по проезжей части улицы — немцы в такое время обычно не ездят, а местным положено сидеть по домам — комендантский час. Опять же там, где тротуарчики, наросло много льда — недавно случилась оттепель, а куда хромому на лед?

Из переулка вышел комендантский патруль. Старший патруля подозвал Сушкова к себе взмахом руки. Осветив его лицо фонарем и узнав переводчика, попросил у него закурить.

«Экономит свои, сволочь», — подумал Дмитрий Степанович, стягивая с руки перчатку и доставая пачку сигарет.

Подошли стоявшие сзади солдаты, тоже протянули озябшие руки к раскрытой пачке. Сушков с любезной улыбкой на лице позволил им вытянуть по паре сигарет. Вместо благодарности старший патруля похлопал его по плечу, и немцы, съежившись от холода, побрели дальше. Чертыхнувшись про себя — надо же, шесть сигарет утянули, а это те же деньги в оккупации, переводчик захромал к старым торговым рядам на базарной площади.

Перебравшись через наметенные ветром сугробы на площади, Сушков нырнул в узкий переулочек, застроенный ветхими домишками с низкими, подслеповатыми окошками, покрытыми слоем наледи. Прижавшись к закрытым воротам одного из дворов, затаился, выжидая, не появится ли кто бредущий следом за ним? Стоял, терпеливо снося стужу, стараясь не переступать ногами, чтобы не скрипеть снегом, и, подняв клапан треуха, пытался уловить далеко разносящийся в морозной тишине звук чужих шагов. Нет вроде никого, можно идти дальше.