Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР - [82]

.

Последствия такого «подавления традиционного знания» изучены историками и антропологами. К ним относится резкое ослабление психологических защит против манипуляции сознанием. Лоренц пишет: «Во всех частях мира имеются миллионы юношей, которые потеряли веру в традиционные ценности предыдущих поколений под действием факторов, которые мы ясно видим; эти юноши стали беззащитными против внедрения в их сознание самых разных доктрин. Они чувствуют себя свободными, потому что отбросили отцовские традиции, но немыслимым образом не замечают, что, воспринимая сфабрикованную доктрину, они отбрасывают не только традиции, но и всякую свободу мысли и действия. Наоборот, полностью отдавшись доктрине, они испытывают интенсивное субъективное и иллюзорное чувство личной свободы» [28, с. 325].

Так и происходило в России в последние годы «освобождение» молодежи от традиций отцовских поколений. Лоренц, сам переживший увлечение самоубийственными доктринами, с особой грустью пишет о судьбе именно молодых поколений: «Радикальный отказ от отцовской культуры — даже если он полностью оправдан — может повлечь за собой гибельное последствие, сделав презревшего напутствие юношу жертвой самых бессовестных шарлатанов. Я не говорю о том, что юноши, освободившиеся от традиций, обычно охотно прислушиваются к демагогам и воспринимают с полным доверием их косметически украшенные доктринерские формулы. Стремление принадлежать к группе так сильно, что юноши готовы примкнуть к любой фальшивке» [28, с. 323].

Эта проблема социологии «общества знания» особенно актуальна сегодня в России и других постсоветских республиках. Причина в том, что очень большая часть того знания, на базе которого строились главные институциональные матрицы Российской империи и затем СССР, относится к категории традиционного. Оно плохо оформлено и часто не было адекватным образом переведено на язык современных теорий западной науки, что и стало для В. Ю. Андропова основанием сказать «Мы не знаем общества, в котором живем». Самым драматическим образом это проявилось во время реформы 90-х годов, когда велось разрушение структур, принцип действия которых не был вполне понят и был совершенно неизвестен западным экспертам (как, например, принцип устройства советского промышленного предприятия, советской школы или системы теплоснабжения).

Об этом с горечью сказал, как ни странно, либеральный философ Грей: «Приоритет культурной традиции в политической жизни — вот истина, которую забыли или постарались забыть все те, кто думает, будто бывшие коммунистические страны должны или могут следовать некоему западному образцу» [103, с. 84].

Это его замечание отправляет нас к наиболее драматическому случаю вытеснения традиционного знания, столь радикальному, что торжествующий рационализм утрачивает свойства рационального мышления. Речь идет об отказе интеллигенции от советского проекта в СССР в конце 80-х годов.

Советский проект и, в значительной мере, практика советского строя представляли собой, в течение полувека, успешный синтез традиционного и современного рационального знания. Мировоззренческой основой советского строя был, по выражению Вебера, общинный крестьянский коммунизм (Лев Толстой — зеркало русской революции). К этому движению после 1905 г. примкнула, а затем и возглавила его, партия большевиков (до лета 1917 г. формально фракция российской социал-демократической партии). Она и привнесла в рабоче-крестьянское движение программу марксизма, корнями уходящую в Просвещение. Возникла сложная духовная и интеллектуальная конструкция, в которой общинный коммунизм, консервативный по своей природе, был совмещен с идеей развития и научно-технического прогресса.

Этот синтез стал возможен потому, что развитие (в частности, индустриализация) в тот момент стало очевидным условием выполнения главного критерия, которому следовало массовое сознание, проникнутое крестьянским коммунизмом — выжить и сократить до возможного минимума массовые страдания. Это — фундаментальный критерий, выводимый из традиционного знания подавляющего большинства жителей России.

Шопенгауэр в книге «Афоризмы житейской мудрости» свел главные советы мудрых людей всех эпох — краткое изложение формул традиционного знания. Вот с чего он начинает раздел «Правила общие»: «Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомахейской Этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: „Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий“… Нет худшего безумия, как желать превратить мир — эту юдоль горя — в увеселительное заведение и вместо свободы от страданий ставить себе целью наслаждения и радости; а очень многие так именно и поступают» [276].

Поколения, создавшие советский строй, так и определили главный критерий выбора жизнеустройства — сокращение страданий. На этом пути советский строй добился признанных успехов, в СССР были устранены главные источники массовых страданий и страхов — бедность, безработица, бездомность, голод, преступное, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради этого были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие.