Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии - [102]

При такой системе устройства, при столь гибких приемах обозначения этого устройства (не только в зависимости от числа областей и их соподчинения и относительной преемственности и в последовательности их стихий и сезонов, но также и в приписываемых им цветах и т. д.) и, наконец, при таком устройстве соответственно классифицированных имен и терминов взаимоотношений, обозначающих скорее ранг, чем кровнородственную связь, ошибка в порядке церемонии, процессии или заседания совета просто невозможна, и о людях, использующих такие средства, можно сказать, что они вписали и вписывают свои статусы и законы во все повседневные взаимоотношения и высказывания».

Итак, с одной стороны, клан воспринимается как состоящий из определенного множества личностей, в действительности персонажей; а с другой стороны, роль всех этих персонажей состоит в том, чтобы каждому в своей части представлять целостность клана, служить ее прообразом.

Так обстоит дело с личностью и кланом. «Братства» еще более сложны. У пуэбло зуньи и, очевидно, у других, таких как сиа, тусаяны, хопи, вальпи и мишонгови, имена соответствуют не просто организации клана, его парадной, торжественной стороне, как частной, так и общественной, но главным образом рангам в братствах, которые в старой номенклатуре Пауэлла и «Бюро американской этнологии» назывались “Fraternities”, “Secret Societies” («Братства», «Тайные общества») и которые мы могли бы с большой точностью уподобить «коллегиям»* римской религии. Тайные в своих приготовлениях и многочисленных торжественных обрядах, предназначенных для Общества Мужчин (Кака или Коко, Коемши и т. д.), но также и публичные, почти театральные, представления, особенно у зуньи, у хопи — танцы в масках, в частности танцы катсина, посещение духов, представленных их держателями прав на землю, носителями их знаний. Все это, ставшее сейчас спектаклем для туристов, еще 50 лет назад жило полноценной жизнью и сохраняется до сих пор.

Мисс Б. Фрейере Марекко (сейчас миссис Эйткен) и миссис Э. Клюз Парсонс продолжают расширять и подтверждать наши знания об этом.

С другой стороны, если добавить, что жизни этих индивидов, движущие силы кланов и обществ, охватывающих кланы, поддерживают не только жизнь вещей и богов, но и «собственность» на вещи; что это не только укрепление посюсторонней и потусторонней жизни мужчин, но также и возрождение индивидов (мужчин), единственных наследников носителей их имен (перевоплощение женщин — совсем другое дело), то вы поймете, что мы видим уже у пуэбло в общем и целом понятие личности, индивида, единого со своим кланом, но уже оторванного от него в церемониале маской, своим званием, рангом, ролью, своей собственностью, своим выживанием и возрождением на земле в одном из своих потомков, наделенном теми же местом в иерархии, именем, званием, правами и функциями.

Северо-запад Америки

Тщательному анализу в связи с теми же фактами следовало бы подвергнуть и другую группу американских племен — племена северо-запада Америки. Британскому королевскому антропологическому обществу и Британской ассоциации принадлежит честь быть инициаторами всестороннего анализа их институтов, начатого великим геологом Доусоном и столь хорошо продолженного, если не завершенного, в выдающихся трудах Боаса и его индейских помощников Ханта и Тейта, в трудах Сепира, Свэнтона, Барбо и т. д.

Здесь также, хотя и в иных, но по природе и функциям одинаковых терминах, встает та же проблема: имени, социального положения, юридического и религиозного «первородства» каждого свободного мужчины и тем более каждого знатного и принца.

Возьму в качестве отправного пункта наиболее изученное из этих важных обществ — квакиютлей и ограничусь некоторыми замечаниями.

Одно предупреждение: как в связи с пуэбло, так и в связи с индейцами северо-запада не следует иметь в виду ничего первобытного. Прежде всего часть этих индейцев, а именно северные: тлинкиты и хайда, говорят на языках, которые, по мнению Сепира, различаются по тону и родственны языкам, происходящим от корня, обычно называемого прото-сино-тибето-бирманским. Если позволите поделиться моими впечатлениями этнографа, хоть и не кабинетного, но, во всяком случае, «музейного», я опишу очень живое воспоминание о показе квакиютлей уважаемым Патнэмом, одним из основателей этнологического отдела Американского музея естественной истории. Целое большое церемониальное судно с манекенами в натуральную величину, со всем религиозным и правовым оснащением изображало хаматсе, принцев-каннибалов, приплывших морем на ритуал, наверняка брачный. Своими роскошными одеяниями, коронами из коры красного кедра, своими славными экипажами, одетыми чуть менее богато, они создали у меня точное впечатление о том, каким мог быть, например, Северный Китай в глубокой, самой глубокой древности. Думаю, что это судно, это несколько романтизированное изображение, больше не существует, в наших этнографических музеях оно уже вышло из моды. Но это неважно, оно произвело впечатление, по крайней мере, на меня. Даже лица индейцев живо напоминают мне лица «палеоазиатов» (называемых так потому, что неизвестно, куда отнести их языки). И, отталкиваясь от этой точки цивилизации и заселения, надо учесть еще длительные и многочисленные эволюции, революции, новые формации, которые наш дорогой коллега Франц Боас стремится описать, может быть, несколько торопливо.