Общая теория права. Том I [заметки]

Шрифт

Интервал

Помещенные в скобках цифры здесь и дальше — это отсылки к другим главам курса, где соответствующие положения получили развернутое изложение и обоснование. Первая цифра (римская) обозначает номер тома, вторая — номер главы, третья — пункт главы.

В нем с необходимыми коррективами и дополнениями использованы материалы, содержащиеся в опубликованных рапсе изданиях — «Общая теория социалистического права» (1963–1966 гг.), «Проблемы теории права» (1972–1973 гг.), в книгах «Общие теоретические проблемы системы советского права» (М., Госюриздат, 1961), «Механизм правового регулирования в Советском государстве» (М., Юрид. лит., 1966), «Социальная ценность права в советском обществе» (М., Юрид. лит, 1971), «Структура советского права» (М., Юрид. лит., 1975), «Право и наша жизнь» (М., Юрид. лит., 1978), а также в статьях, посвященных вопросам общей теории права и гражданского права (работы опубликованы в журналах «Государство и право», «Правоведение», в сборниках статей).

В последующем ссылки на эти работы в курсе не приводятся.

О единстве политического и юридического в области правовых наук см.: Недбайло П.Е. Введение в общую теорию государства и права. Киев, 1971, с. 52; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1970, с. 20 и след.

При этом правовую действительность следует понимать в широком плане, в органическом единстве правовых явлений и практики. С этой точки зрения справедливы суждения В. М. Сырых о том, что объект правоведения образуют «нормы права, юридическая практика и социальная практика в той части, в которой она обусловливает формирование и развитие права» (Сырых В.М. Метод правовой науки (основные элементы, структура). М, 1980, с. 55).

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 564–565.

Надо полагать, что вывод И. Сабо о том, что философия права «расширяется в теорию права» и тогда она становится однородной, однопорядковой с наукой права в целом, основан как раз на том, что последняя теоретически осваивает действующее, позитивное право (см.: Сабо Имре. Наука права и теория права. Будапешт, 1977, с. 27).

См.: Рабинович П. М. Упрочение законности — закономерность социализма. Львов, 1976, с. 16–23.

См.: Васильев А. М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. М., 1976, с. 27 и след

См.: Керимов Д. А. Общая теория государства и права предмет, структура, функции. М., 1977, с. 83 и след.

Подробное обоснование необходимости обособления теории политической организации общества см.: Чиркин В. Е. Об основных проблемах теории политической организации общества. — Правоведение, 1965, № 2, с. 3–14.

Интересные соображения об относительном обособлении теории правосознания (оправданные в связи с особенностями правовой надстройки и формы общественного сознания) высказаны А. М. Васильевым (см.: Васильев А. М. Правовые категории, с. 39). В юридической литературе предпринята попытка выделить в составе общей теории права также логику права, рассматриваемую наряду с «философией права» и «социологией права» (см.: Сов. государство и право, 1979, № 1, с. 43–44). Представляется, однако, более правильным характеризовать логику права как аспект исследования внутри философской (преимущественно диалектическая логика) и специально-юридической (преимущественно формальная логика) ориентации единой общей теории права.

О «философии права» и «социологии права» можно говорить так же, как и о подразделениях философии и социолоши, не выходящих за пределы философских, общесоциологических и конкретно-социологических знаний. Нераздельной же частью правоведения общетеоретические правовые исследования становятся лишь постольку, поскольку философские и социологические истолкования проходят через призму правовой материи, проявляются через нес в системе особых общетеоретических правовых понятий. Верно пишет Л. С. Явич: «Общая теория права немыслима вне специальной юридической теории позитивного права. Без связи с ней философия права превращается в абстрактные спекулятивные построения, в мистическое саморазвитие понятий, а социология права — в метафизическую эмпирику, лишенную достоинства концептуального обобщения отдельных фактов, игнорирующую коренные особенности правового опосредовапия общественных отношений» (Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976, с. 10).

По мнению А.Ф. Черданцева, «теорию права в целом следует рассматривать как теорию позитивною, социологическую, юридическую базирующуюся на марксистско-ленинской философии» (Черданцев А.Ф. О структуре теории государства и права. — Сов. государство и право, 1980, № 8, с. 19).

О юридической политике см.: Кудрявцев В. Н. Право и поведение. М., 197,8, с. 162 и след.

И.В. Блауберг и Э.Г. Юдин указывают на такую схему уровней методологии: высший уровень — философская методология; второй — уровень общенаучных принципов и форм исследования и, наконец, третий — это методика и техника исследования (см.: Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода. М, 1973, с, 68–71).

См: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия; Денисов А. И. Методологические проблемы теории государства и права. М, 1975; и др.

А.Ф. Черданцев, правильно определивший при характеристике партийности оценочный момент, пишет, что партийность, будучи методологическим принципом науки, обусловливает мировоззренческую и классовую позицию советского ученого, обязывая его в своих исследованиях придерживаться исходных положений исторического материализма, материалистической диалектики и оценивать исследуемые явления, их функционирование, тенденции развития и т. д. с позиций рабочего класса (см.: Черданцев А.Ф. Принцип партийности в марксистско-ленинской науке о государстве и праве. — Сов. государство и право, 1976, №.9, с. 5).

Интересные соображения о методах правовой науки как единой системе и о группировке методов в соответствии со стадиями научного познания см.: Сырых В.М. Метод правовой науки (основные элементы, структура), с. 158 и след.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 6.

См.: Аскназий С.И. Общие вопросы методологии гражданского права. — Ученые записки ЛГУ. Серия юридических нал к. Вып. 1. Л., 1948, с. 49.

См.: Спиридонов Л. И. Социальное развитие и право. Л., 1973, с. 39.

Строго говоря, термин «социология права» применим в основном для обозначения одной из подотраслей социологии. В области же правоведения термин «социология права» имеет одно значение — «социально-правовые исследования», или «социологические исследования в праве» (см.: Кудрявцев В.Н. Социология, право и криминология. — Сов. государство и право, 1969, № 2, с. 70).

Данное терминологическое обозначение рассматриваемого метода в отличие от других, в принципе ему соответствующих (формально-юридический, догматический и др.), более точно отражает его сущность и к тому же согласуется с особенностями структуры общетеоретических знаний и его непосредственным объектом — технико-юридическим содержанием права (I.6.1).

При формально-юридическом анализе, пишет В.В. Лазарев, на первый план выделяются чисто логические, языковые и иные абстрактные стороны, выражающие структурные закономерности права (см.: Лазарев В.В. Применение советского права. Казань, 1972, с. 119).

См.: Сырых В. М. Метод правовой науки (основные элементы, структура), с. 72.

См.: Правоведение, 1977, № 5, с. 144.

Такое мнение высказано А А. Тилле (см.: Тилле А. А. Социалистическое сравнительное правоведение. М., 1975, с. 25).

Развернутую характеристику сравнительного правоведения см.: Сравнительное правоведение. Сборник статей. М, 1978.

И.С. Самощепко и В.М. Сырых высказали сомнения но поводу того, что теоретико-понятийный аппарат правоведения может иметь методологическое значение (см.: Самощенко И.С., Сырых В.М. О методах познания государственно-правовых явлений. — Сов. государство и право, 1975, № 9, с. 10–11). Вряд ли эти сомнения основательны, тем более, что сами авторы утверждают, что понятия и категории правоведения, раскрывая сущностные, главные стороны государственно-правовых явлений, выступают в качестве опорных пунктов, ступенек научного познания, через которые правовая наука движется к новым результатам (там же, с. 10). Но ведь это как раз и есть характеристика методологического значения теоретико-понятийного аппарата правоведения (см. по данному вопросу: Васильев А. М. Правовые категории… с. 74–76).

О правовых категориях, их системе и самой постановке вопроса о понятийных рядах общей теории права см.: Васильев А.М. Правовые категории…

С этой точки зрения нельзя согласиться с Б.Л. Назаровым, полагающим, что следует признать закономерной идею преодоления однозначности традиционно установившихся юридических понятий и их определений (см.: Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 63). Закономерной должна быть признана иная тенденция: придание понятийному аппарату науки строгой определенности, а научной терминологии — однозначности, устойчивости.

См.: Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 64.

См.: Афанасьев В.Г. О системном подходе в социальном познании. — Вопросы философии, 1973, № 6.

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 21.

Здесь и дальше термин «общество» понимается в смысле конкретного, индивидуального социального организма, т. е. в том смысле, в каком использовал этот термин В.И. Ленин, когда писал, что «общество рассматривается как живой, находящийся в постоянном развитии организм (а не как нечто механически сцепленное и допускающее поэтому всякие произвольные комбинации отдельных общественных элементов)» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 165). См. по этому вопросу: Плетников Ю.К. О природе социальной формы движения. М., 1971, с. 57–59.

См., в частности: Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 229; Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 165.

Системный подход, пишет В.М. Краснов, предполагает рассмотрение общества в качестве целостного образования, обладающего сложной многоуровневой структурой, функционирующего на основе саморегуляции и развивающегося через разрешение внутренних противоречий (см.: Краснов В. М. К понятию общества как социальной системы. — Философские науки, 1977, № 2, с. 28).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 25, ч. II, с. 366.

Сопряженным и перекрещивающимся с понятием «социальное регулирование» является понятие «социальное управление» Последнее характеризует в принципе то же самое явление и так же непосредственно вытекает из особенностей общества как системы. Но плоскость здесь несколько иная: социальное управление относится к тому аспекту социального регулирования, который состоит в активной организующей деятельности органов, образующих систему социального управления (в том числе в классовом обществе государства, политических партий и др.). Нередко в литературе указанные категории понимаются как совпадающие. Но есть обоснованное мнение, в соответствии с которым регулирование понимается как явление более широкое, чем управление (см.: Кравцов А.К. Социалистическое производство и гражданское право. — Правоведение, 1979, № 2, с. 36).

См.: Дробницкий О. Г. Понятие морали. М., 1974, с. 233, 236.

В литературе справедливо обращается внимание на то, что ведущим моментом в обществе как системе является материаль ное производство, которое цементирует общественною жизнь, придает ее компонентам характер целостной системы (см.: Краснов В.М. К понятию общества как социальной системы, с. 35).

Рассматривая общество как открытую саморегулирующуюся органическую целостность, В.А. Демичев указывает на то, что материальный процесс функционирования общественной системы предполагает целесообразные реакции не только на внешние, но и на внутренние факторы, т. е, говоря в целом, предполагает саморегуляцию, целесообразное поведение, деятельность, направленную на сохранение и развитие целостности (см.: Методологические проблемы исторического материализма Барнаул, 1976, с. 40).

См: Краснов В. М. К понятию общества как социальной системы, с. 34.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 18, с. 272.

См.: Кобляков В.П. Об истинности моральных суждений. — Вопросы философии, 1968, № 5, с. 67; Лукашева Е.А. Социалистические правосознание и законность. М, 1973, с. 57.

См: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46 ч. I с. 107–108.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 156.

Об особенностях обычаев первобытнообщинного строя см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Исторические типы государства и права. М., 1971, с. 65–77.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 21, с. 46.

В этом, думается, заключается рациональное зерно положений Д.Ж. Валеева об обычном праве в доклассовую эпоху (см Валеев Д.Ж Обычное право и его генезис. — Правоведение, 1974, № 6, с. 71 и след.).

См. — Дроздов М.А. Человек и общественные отношения. Л, 1966, с. 90.

См.: Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм. М., 1927.

По-видимому, Л.И. Спиридонов, который справедливо упрекнул Е.Б. Пашуканиса в односторонней оценке факторов, обусловивших возникновение права (см. Спиридонов Л.И. Социальное развитие и право, с. 56–57), сам в какой-то мере повторил ею односторонний подход, когда придал решающее значение и в формировании, и в самом существовании права «вещным отношениям» Этим, в частности, можно объяснить утверждение Л.И. Спиридонова о том, что право, очевидно, характерно только для эксплуататорских обществ, основанных на вещных отношениях индивидов между собой (там же, с.41)

См. по данному вопросу Мамут Л.С. Вопросы права в «Капитале» К. Маркса — Сов государство и право, 1967, № 12.

См. об этом, например Крашенинников Н.А. Происхождение права в Древней Индии — Правоведение, 1977, № 1, с. 85–93.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.2, с. 197.

О праве как проявлении социального отчуждения см. Неновеки Нено. Преемственность в праве. М, 1977, с. 147–149.

Маркс К., Энгельс Ф Соч, т. 3, с. 336.

См.: Луковская Д.И. У истоков правовой мысли в Древней Греции. — Правоведение, 1977, № 1, с. 77–78.

В последнее время в советской литературе все с большей настойчивостью отстаивается взгляд, в соответствии с которым в праве, в особенности в процессе формирования правовых систем, могут непосредственно внедряться субъективные права или правоотношения, спонтанно рождаемые экономикой, другими сферами социальной жизни (см, например: Явич Л.С. Общая теория права, с 76–82). Эта идея, в своей основе имеющая ряд конструктивных моментов, все же упрощает реальный процесс формирования права. И дело не только в том, что здесь не учитываются те сложные, многозвенные этапы правообразования, о которых в данном месте говорится, но и в том, что «спонтанно рождаемое право» во всех случаях приобретает значение юридического феномена только тогда, когда освящено государственной властью, санкционировано ею, так или иначе выражено в письменных актах- нормативного или индивидуального характера.

См.: Сабо Имре. Основы теории права. М., 1974, с. 98–99.

А.И. Косарев справедливо пишет в отношении первобытнообщинного строя: «В то время внешний быт и внутренний мир человека были еще крайне примитивными, коллективное принятие решений соседствовало с „тиранией“ стариков — хранителей религиозных традиций; обычаи были малоподвижны и сковывали творческую активность, самостоятельность членов рода, а утверждаемая ими „естественная“ привычка к покорности граничила с добровольным рабством. Поэтому не вызывает сомнений прогрессивность для своего времени института рабовладения и соответственно появления права» (Косарев А.И. О поступательном развитии права в эксплуататорских формациях. — Правоведение, 1977, № 4, с. 85).

См.: Луковская Д.И. У истоков правовой мысли в Древней Греции. — Правоведение, 1977, № 1, с. 79.

По мнению В.С. Нерсесянца, «право обозначает сферу, границы и структуру свободы, выступает как форма, норма и мера свободы, получившей благодаря законодательному признанию официальную государственную защиту» (Сов. государство и право. 1979, № 7, с 71).

По справедливому мнению П.М. Рабиновича, использование одного и того же термина «право» для обозначения различных явлений объясняется ценностно-идеологическими причинами, тем, что в данном случае существует стремление оправдать эти явления, обосновать их соответствие социальной правде, их правильность, справедливость, «праведность», сформулировать уважительное, позитивное отношение к ним, идеологически обеспечить их признание, поддержку со стороны тех или иных социальных сил (см.: Рабинович П.М. Нормативное понимание права — важный фактор укрепления социалистического правопорядка. — В сб.: Правопорядок и правовой статус личности в развитом социалистическом обществе в свете Конституции СССР 1977 года. Саратов, 1980, с. 85).

См.: Маркс К.-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 104; т. 22, с. 545; т. 36, с. 205–206. К. Маркс не без иронии говорил о том, что сфера обмена, товарного обращения представляет собой «настоящий эдем прирожденных прав человека» (Маркс К.-, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 187).

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 128–130; см. также т. 21, с. 46.

См.: Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 128, 130.

Таким образом, при разграничении социальных явлений, обозначаемых словом «право», необходимо, строго говоря, сначала выделить права в непосредственно-социальном смысле и права как социально опосредованные явления, а затем в последних обособить право в юридическом смысле, моральные права и т. д.

В этом, надо полагать, следует искать один из источников идеи «естественного права» — идеи, смысл которой (в условиях, когда она имела относительно прогрессивное содержание) в том и состоял, что за пределами юридических схем, вне их может быть найдено такое социальное явление, которое тоже сопряжено со свободой поведения людей, может быть обозначено словом «право» и ближайшим образом связано с существованием и развитием права как юридического явления.

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 20, с. 115.

Калинин М. И. Вопросы советского строительства. М., 1958, с. 112. В этом плане становится понятной позиция П. И. Стучки, предпочитавшего в первые годы революции термину «законность» термин «закономерность». Он писал, что в революционное переходное время, при отсутствии твердого писаного закона по всем вопросам, было бы лицемерно всюду ссылаться на законность Поэтому закономерность действия лица всегда необходимо обсуждать с точки зрения справедливости большинства трудового населения (см.: Стучка П.И. Народный суд в вопросах и ответах М., 1927, с. 79).

Основоположники научного коммунизма подчеркивали недопустимость такого употребления слова «права», при котором смешивается его юридическое и неюридическое значение и когда «право» и «правильно», юридическое «право», «правое» в моральном смысле употребляется вперемежку, смотря по надобности (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 309, 313).

Вот почему в данной работе в большинстве случаев, когда речь идет о непосредственно-социальных правах, вместо слова «право» — правда, не без смысловых издержек — употребляется слово «притязание». Вместе с тем такая замена терминов не всегда возможна (например, при рассмотрении непосредственно-социальных прав в условиях революции, т. е. фактического революционного права). И это вызвано не только укоренившимся словоупотреблением, по и существованием в данном случае того, что делает употребление слова «право» неизбежным: наличие известного состояния свободы поведения, имеющего социальное обоснование. Здесь выход один: утвердиться в нашем словоупотреблении в том, что в случаях, когда к термину «право» добавляются слова «непосредственно-социальное» или «фактическое», перед нами — явления неюридического порядка, относящиеся к области социологии.

По мнению В. Н. Кудрявцева, «общее понятие нормы, используемое, например, в естественнонаучной литературе, тяготеет скорее к сущему» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 13). Характеризуя такое «общее понятие» через тип массовидного процесса, автор полагает, что и социальная норма — это поведение, выражающее типичные социальные связи и отношения, одобряемые большинством представителей дгиного класса или социальной группы и т. д. (там же).

В приведенных положениях содержится интересная мысль. Следует лишь учитывать, что речь здесь должна идти не об общем понятии нормы и тем более не о социальной норме, относящейся к социальному регулированию, а о нормативном в смысле нормальности, естественности, социальной оправданности данного явления или процесса. Нормативное в таком, глубоко социальном смысле, разумеется, распространяется и на социальное регулирование, на все выражающие его формы, включая право. Но это вовсе не устраняет существования особого понятия нормы в смысле должного образца, модели поведения — понятия, распространяющегося исключительно на сферу социального регулирования, в том числе и на правовое регулирование.

По справедливому мнению В.А. Туманова, марксизм решительно отрицает возможность существования в одном и том же обществе двух нормативных систем — естественного и позитивного права (см.: Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология. ЮЛ, 1971, с. 343).

Когда В.С. Нерсесянц указывает на различие между «юридическим правом» (которое он, к сожалению, неоправданно отождествляет с «совокупностью законов») и «неюридическим», т. е., по его словам, «внеюридическим и доюридическим» комплексом идеи, отношений, явлений, то он, в сущности, говорит главное о качественном различии указанных явлений и вытекающей отсюда невозможности объединения их в одном понятии, о их различном науковедческом статусе (см.: Нерсесянц В.С. Учение Гегеля в соотношении с доктринами естественного права и исторической школы. — Правоведение, 1972, № 6, с. 132–133). И вообще-то в сформулированной В.С. Нерсесянцем в другом месте мысли о том, что «из всех реально имеющихся правовых норм законной силой обладают лишь те, которые получили соответствующее официальное (государственное) признание и защиту, благодаря чему стали общеобязательными» (Сов. государство и право — 1979, № 7, с. 71), правильно все, за исключением некорректного использования в начале фразы термина «правовая норма» и недоучета того, что «законная сила» и есть как раз тот критерий, который определяет относимость тех или иных явлений к праву в юридическом смысле.

П.М. Рабинович, отмечая факт существования «неюридического права» (он называет его социологическим; термин, думается, менее удачный: «логическое» — это «научное»), писал, что в данном случае эта категория относится скорее не к юридической науке, а к области социологии (см: Рабинович П.М. Проблемы теории законности развитого социализма. Львов, 1979, с. 16). И дальше: в методологическом отношении нельзя признать оправданным использование в юриспруденции понятия «право» непосредственно в тех значениях, которые оно имеет в других науках (с. 21) См. также соображения А.В. Мицкевича (Сов. государство и право, 1979, № 8, с. 52).

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 443.

См: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 33, с. 90.

Маркс К, Энгельс Ф Соч, т. 1, с. 62, 63.

В философской литературе подчеркивается, что ответственность представляет собой «другую сторону» свободы, сторону, которая направляет свободу. Объективное содержание свободы, пишут Р. Косолапов и В. Марков, составляют требуемые ситуацией количество и качество деятельности, мера и направление активности субъекта (См.: Косолапов Р., Марков В. Свобода и ответственность. М., 1969, с. 64).

См. о свободе и активности: Давидович В. Грани свободы. М., 1969, с. 6.

О сущности права второго порядка см: Явич Л.С. Гносеологические вопросы общего учения о праве — Правоведение, 1976, № 1, с 18.

Ленин В.И. Полн. собр. соч, т. 29, с. 227. О противоречиях в праве см: Баимаханов М. Т. Противоречия в развитии правовой надстройки при социализме. Алма-Ата, 1972; Дагель П. С. Диалектика правового регулирования общественных отношений. — Правоведение, 1971, № 1; и др.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т.,25, ч. I, с. 422.

Н.Неновски, подробно рассматривая противоречивую сущность права, указывает на то, что государство при помощи всеобщих юридических норм «поддерживает общие связи общества, создает и регулирует общие условия существования человека и общества в природе, формирует общественные связи и отношения, служит в качестве механизма для адаптации общества к природной среде и для поддержания общественной жизни» (Неновски Нено. Преемственность в праве, с. 62). Такой подход, вполне закономерно связывая право как общесоциальный регулятор с самим его существованием в качестве классового явления, не приводит к разрыву сущности и содержания права, а главное, реально, в самой теоретической конструкции воплощает требования материалистической диалектики и именно поэтому имеет существенное методологическое значение при решении многих вопросов юридической теории, в том числе относящихся к особым модификациям права, к закономерностям развития правовой действительности (там же, с. 13 и др.).

Так, в частности, интерпретирует позицию Н. Неновски о противоречивой сущности права Ю. Завьялов в предисловии к указанной работе Н. Неновски (с. 7).

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. I, с. 422.

А.И. Королев видит сущность права в том, что оно является орудием классового господства (см.: Королев А.И. О понятиях сущности, содержания и формы государства и права. — Правоведение, 1973, № 3). Вместе с тем в отличие от ранее высказанного мнения он выполнение «общих дел» тоже относит ныне к сущностным признакам и в общем определении сущности права указывает на оба отмеченных выше момента (там же, с. 9).

См.: Игнатенко Г.В. Международное право и общественный прогресс. М., 1972; Тункин Г.И. Теория международного права. М., 1970, с. 272–273, Левин Д.Б. Актуальные проблемы теории международного права. М, 1974, с. 9–29; Лукашук И.И. Международно-правовое регулирование международных отношений. М., 1976, с. 8–19; Шуршалов В. М. Международные правоотношения. М., 1971, с. 16 и след.

Г.И. Тункин пишет: «Попытки подхода к международному праву с мерками национального права являются научно несостоятельными, так как при этом не учитывается специфика исследуемого явления. Международное право — своеобразное право» (Тункин Г.И. Теория международного права, с. 273).

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 127.

Термин «всеобщее» и другие термины, необходимые для обозначения регулятивных потенциальных возможностей права, следует понимать только в том смысле, в каком это допустимо в отношении надстроечных явлений, и именно так, как понимали термин «всеобщее» в отношении права К. Маркс и Ф. Энгельс (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 63; т. 21, с. 310). Иначе возможна неточная интерпретация взглядов автора этих строк, к сожалению, уже имевшая место в литературе (см.: Конституция СССР и дальнейшее развитие государствоведения и теории права. М., 1979, с. 87–89).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 198.

Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 21, с. 515.

См.: Рабинович П. М. Право как явление общественного сознания. — Правоведение, 1972, № 2; Чернобель Г. Т. Некоторые аспекты взглядов Энгельса на право (к 160-летию со дня рождения). — Сов. государство и право, 1980, № 11, с. 31–32.

Об институционности по отношению к праву см.: Дробницкий О. Г. Понятие морали, с. 257.

См.: Зобов Р. А. О разработке некоторых новых категорий материалистической диалектики в советский период. — Вестник ЛГУ, 1968, № 5, с. 50–51.

В. Н. Кудрявцев обоснованно отмечает, что специфическая черта нормы права — «закрепление ее в знаковых системах, которыми служат юридические источники и в первую очередь (в современных условиях) законодательство. Именно это придает юридической нормативности формальную определенность, четкость и стабильность, которыми она заметно отличается от иной социальной нормативности (например, правил морали)» (Кудрявцев В. Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 1, с. 15). Следует лишь заметить, что именно выражение норм в юридических источниках и придает праву ту институционность, которая весьма существенно выделяет его среди других социальных явлений.

100

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 158–159, 163. И, надо полагать, только при «беззаконном» законодательстве, когда последнее лишено специфически правового содержания, происходит разрыв права и закона и возможно «узаконенное бесправие» (см.: Wagner Y. Gedanken zur Begriffobestimmung des Rechts. Im: Teoretisch — methodologische Problem uber Recht und Rechtssistem. Leipzig, 1976, S. 16–17.

101

Кроме государственно-властных нормативных и индивидуальных предписаний, исходящих от компетентных государственных органов, в отраслях права, где доминирующим является диспозитивное регулирование (I.17.4), известной «юридической энергией» могут обладать также правомерные действия участников общественных отношений — договоры, односторонние акты и др. Об «автономном» регулировании, «саморегулировании» см.: Горшенев В. М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. М., 1972, с. 173–174; Фаткуллин Ф. Н., Чулюкин Л. Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы. Казань, 1977.

102

Структурное построение правовой системы характеризует, в частности, возможность непосредственного формирования нормативного содержания права через деятельность судебных органов или, напротив, исключение такой возможности, когда предельно четко размежевывается правотворчество и индивидуально-правовая деятельность и последняя в условиях режима законности выступает в качестве применения права.

103

См.: Сов. государство и право, 1976, № 2, с. 145.

104

Как правильно отмечено в юридической литературе, важной чертой, характеризующей правовые системы, является соотношение законодательства и судебной деятельности, правотворчества и применения, толкования правовых норм судебными органами (см. Судебная практика в советской правовой системе. М., 1975, с. 68).

105

Уже на данном уровне исследования правовой системы весьма отчетливо вырисовывается ее архитектоника, многослойная структура, ее статическая и динамическая стороны. Надо полагать, что в последующем творческая разработка данной проблемы позволит еще с большей определенностью «расставить по местам» все ее элементы, раскрыть все многообразие свойственных ей генетических, функциональных и структурных связей. Перед нами одна из перспективных, теоретически многообещающих проблем правовой науки. Применительно к правовой системе в полной мере «заработают» теоретические положения о правовых связях, выдвинутые Б. Л. Назаровым (см.: Назаров Б. Л. Социалистическое право в системе социальных связей).

106

Весьма узкую трактовку правовой системе дает Ю. А. Тихомиров. Он включает в нее: 1) цели и принципы правового регулирования; 2) основные разновидности правовых актов и их объединения; 3) системообразующие связи (см.: Тихомиров Ю. А. Правовая система развитого социалистического общества. — Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 33). Получается, таким образом, что рассматриваемым понятием охватываются лишь основные источники права и элементы правовой идеологии (системообразующие же связи — это именно связи, свойство системы, а не ее элемент).

107

Именно здесь принципиальное отличие предлагаемого решения проблемы от позиции Я. Ф. Миколенко и некоторых других авторов, которые под «формами проявления» права понимают вообще нормы, правоотношения, правосознание и рассматривают их как составные части права (см.: Миколенко Я. Ф. Право и формы его проявления. — Сов. государство и право, 1965, № 7).

108

Возможно, сделанный в настоящей книге акцент на «системном качестве» тех элементов правовой действительности, которые могут быть отнесены к проявлениям права и отсюда к целостной правовой системе, устранит тот момент неопределенности, «субъективизма» в их освещении, который был подмечен Л. С. Явичем (см.: Явич Л. С. Право развитого социалистического общества. Сущность и принципы. М., 1978, с. 90).

109

Как свидетельствует, например, история советского права, в первые годы социалистической революции правосознание трудящихся, основанное на марксистско-ленинской идеологии, еще до издания новых, советских законов как бы заменяло самое право, выступало в качестве нормативной основы юридического регулирования. Тогда революционное правосознание служило непосредственным выражением объективных закономерностей социального развития и олицетворяло собой непосредственно-социальные права (притязания) трудящегося народа на завоевание власти, на коренное преобразование социальной жизни. И после того как правовая система сформирована, правовая идеология, взаимодействуя с действующими нормами права и юридической практикой, взаимообогащаясь и развиваясь в этом процессе взаимодействия, сопутствует праву, примыкает к нему, выражая его особенности, его глубинные черты.

110

См.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974, с. 209; Кудрявцев В. Н. Право и поведение, с. 69.

111

См.: Явич Л. С. Общая теория права, с. 110.

112

Мысль о конститутивном значении для понятия права единства объективного и субъективного права отстаивает также Л. С. Явич. Однако в отличие от положений, высказанных автором этих строк (см., в частности: Демократия и право развитого социалистического общества. Материалы конференции 21–23 ноября 1973 г. М., 1975, с. 45–50)., Л. С. Явич обосновывает специфический вариант теоретической конструкции, призванной отразить указанное единство. По мнению Л. С. Явича, рассматриваемые в диалектическом единстве объективные права и наличные субъективные права охватываются понятием «право». Такой подход имеет привлекательные стороны: он позволяет, в частности, хорошо объяснить правовые явления в условиях формирования правовых систем, в особенности англо-саксонского, общего права. Но все же многие данные свидетельствуют о том, что объективное право и субъективные права (неотделимые от юридических обязанностей), в особенности в условиях уже сформировавшихся правовых систем, — разнопорядковые правовые явления, относящиеся к различным звеньям правовой действительности, и потому сама возможность их разработки в рамках единого понятия «право» остается весьма проблематичной.

113

О конструктивном характере различения указанных сторон см.: Неновски Нено. Преемственность в праве, с 113–114.

114

См.: Кашанина Т. В. Правовые понятия как средства выражения содержания права — Сов. государство и право, 1981, № 1, с. 37–39.

115

См.: Керимов Д.А. Свобода, право и законность в социалистическом обществе. М., 1960, с. 200; Александров Н.Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961, с. 207; Шебанов А.Ф. Форма советского права. М., 1968, с. 17 и след.; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 377–378; и др.

116

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 158–159.

117

В юридической литературе ГДР правильно отмечено, что именно специфически правовое содержание является тем критерием, который дает возможность отличать право от бесправия и в качестве обобщенного вывода подчеркивается, что любое право определенно и должно представлять меру специфически правового содержания, детерминированного закономерностями исторического процесса (см.: Y. Wagner. Op. cit, S. 16).

118

По справедливому мнению В.Н. Кудрявцева, «во многих случаях социальные ценности, отраженные в праве, становятся правовыми идеями, принципами права, находят в нем свое как бы „второе рождение“» (Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 99).

119

С этой точки зрения вряд ли оправданно выделение принципов права в качестве особого элемента правовой системы (см.: Тихомиров Ю.А. Правовая система развитого социалистического общества. — Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 32–33). Если принципы не выражены в содержании права, то они являются элементами правовой идеологии.

120

Ф.Н. Фаткуллин пишет, что при рассмотрении ценности права очень важно исследовать социалистические нормы как социально-организационную дисциплину, при помощи которой совершенствуется этическая система, вносящая в нашу общественную жизнь устойчивость, разумность, оптимальность, гармонию, справедливость и другие гуманные начала (см.: Фаткуллин Ф.Н., Чулюкин Л.Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы, с. 14). Но исследование всего этого, что, по словам автора, характеризует «колоритное» и «респектабельное» в праве, возможно только на основе достаточно полной характеристики и оценки объективных свойств права, значение которых для аксиологического освещения права Ф.Н. Фагкуллин, в сущности, отрицает (см. там же, с. 11–12).

121

Об инструментальной ценности права см.: Черданцев А.Ф. Социальная ценность социалистическою права. — Сов. государство и право, 1978, № 7, с. 21–28.

122

По справедливому мнению В.А. Туманова, как ценность, право противостоит режиму произвола и беззакония. Хотя на протяжении веков в право отнюдь не всегда вкладывалось содержание, отвечающее нуждам прогресса, но вместе с тем без права нельзя утвердить принципы демократии, равенства, свободы (см.: Туманов В.А. Современный антимарксизм и теория права. — Сов. государство и право, 1969, № 4, с. 62).

123

См. об этом: Рабинович П.М. О понятии права в советской юридической науке. — Правоведение, 1977, № 4, с. 41 и след.

124

Как справедливо отмечает В.Н. Кудрявцев, «право, какое бы определение ему ни давать, всегда противостоит бесправию, беззаконию, правонарушению, преступлению. Следовательно, оно должно иметь (и, несомненно, имеет) четкие нормативные, юридические границы» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19).

125

Обсуждение вопросов понимания права (см.: Сов. государство и право, 1979, № 7 и 8) подтвердило плодотворный и конструктивный характер такого его понимания, которое ориентировано на ведущее его свойство-общеобязательною нормативность (выступления С.П. Братуся, И.Е. Фарбера, А.М Васильева, И.С. Самощенко, Б.Л. Назарова, С.В. Полениной. А.Ф. Черданцева, Л.С. Явича, Н.С. Маленина, Р.О. Халфиной, А.В. Мицкевича, Ю.А. Тихомирова, А.Б. Венгерова, А.С. Пиголкина и др.).

126

Слово «национальная» имеет в приведенной формулировке условное значение — оно употребляется с той лишь целью, чтобы терминологически отграничить внутригосударственное право, да притом в рамках конкретной страны, от международного публичного права.

127

См.: Давид Рене. Основные правовые системы современности. М, 1967, с. 59–70 и след.

128

Весьма показательно, что и мусульманское право проявляет себя как юридический феномен в той мере, в какой нормы шариата реально, фактически функционируют в качестве правил поведения людей в той или иной арабской стране. Показательно также, что ныне «мусульманское право оказывает воздействие на современное правовое развитие арабских стран прежде всего через правовую идеологию и психологию… Сфера действия мусульманского права как идеологического фактора оказывается значительно шире, нежели рамки применения его конкретных нормативных предписаний» (Сюкияинен Л. Р. Мусульманское право как объект общей теории права, — Сов. государство и право, 1979, № 1, с. 33).

129

При рассмотрении групп национальных правовых систем могут быть использованы и другие терминологические обозначения Так, В. Кнапп использует термин «крупная система» (см.: Сравнительное правоведение Сборник статей М, 1978, с. 212 и след.)

130

С этой точки зрения представляет интерес высказанная в литературе мысль о «прямом» и «встречном» правообразовательных процессах (см.: Явич Л.С. Общая теория права, с. 76–77). Вряд ли, однако, правильно так жестко, как это делает Л.С. Явич, трактовать в качестве «прямого» процесса правотворчество компетентных органов, а к «встречному» относить правообразование через судебный (административный) прецедент Верное для правовых систем романо-германской семьи (да и то при таком зависимом от состояния законности их структурном построении, когда такая «встречность» допускается), указанное соотношение становится зеркально обратным в правовых системах англо-американской группы: у них именно прямым является правообразование, осуществляемое через судебные прецеденты В правовых же системах религиозно-общинной общности к «прямому», надо думать, относится правообразование через санкционирование обычаев, религиозно-нравственных идеологических положений.

131

Несколько иную классификацию правовых систем обосновывает В. Кнапп. Наряду с континентальной системой и системой общего права он выделяет особо систему мусульманского права, а также системы религиозного (за исключением ислама и канонического права) и традиционного права (см.: Сравнительное правоведение. Сборник статей, с.228) Автор, кроме того, внутри указанных «крупных систем» обособляет ряд подсистем, подгрупп (см.: там же, с.228 и след).

132

Маркс К, Энгельс Ф Соч, т 21, с 311.

133

Рене Давид пишет о них как о правовых системах «философского» или «религиозного» характера. Термин «право» употребляется в этих системах только за отсутствием лучшего термина (см.: Давид Рене. Основные правовые системы современности, с. 45).

134

Об особенностях мусульманского права и основанных на нем национальных правовых системах см.: Сюкияйнен Л. Р. Мусульманское право как объект общей теории права. — Сов. государство и право, 1979, № 1, с. 29–34. Едва ли прав, однако, автор, когда утверждает, что анализ мусульманского права дает основание подчеркнуть «ограниченность распространенного в нашей литературе общего положения о том, что сила, создающая право, — государство» (там же, с. 30). Коль скоро речь идет о национальных правовых системах, т. е. о праве в строго юридическом смысле, положения мусульманского права приобретали юридическое значение только в результате деятельности государственных органов — законодательных и в особенности судебных, осуществляющих индивидуально-правовую, юридически-конститутивную деятельность.

135

Применительно к мусульманскому праву в литературе правильно отмечено: «Если отдельные принципы мусульманского права и соответствуют потребностям социального прогресса, то лишь потому, что они отражают некоторые тенденции развития права вообще и одинаково пригодны для различных правовых систем и общественных условий именно в силу своего самого общего характера» (Сов. государство и право, 1979, № 1, с. 34).

136

Прецедентное право национальных правовых систем англоамериканской группы отличается особым, казуистическим характером норм, но оно не лишено свойства нормативности, как полагают некоторые авторы (см.: Каск Л.И. Системный подход в познании государства и права — Правоведение, 1977, № 4, с. 39).

137

См: Денисов В. Н. Системы права развивающихся стран. Киев, 1978, с. 264 и след. Как правильно отмечено в литературе, в странах социалистической ориентации «ряд новых норм и институтов, имеющих приниципиальное значение, возник под воздействием социалистического типа права» (Основные тенденции развития права в странах социалистической ориентации. — Сов. государство и право, 1979, № 11, с. 119).

138

По мнению С.Н. Овчинникова, специфические закономерности права — это «существенная, объективная, необходимая, общая, устойчивая и повторяющаяся внутренняя связь элементов права, выражающая ого качественное своеобразие, его сущность» (Овчинников С.Н. Закономерности развития и функционирования права. — Автореф канд. дисс. Л., 1979, с. 12).

139

О логике по отношению к политике см: Ленин В.И. Полн. собр соч., т. 16, с. 56.

140

См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 50–52 и след.

141

Более дробную классификацию см: Овчинников С.Н. О специфических закономерностях права. — Правоведение, 1979, № 2, с. 71–72.

142

По мнению В.М. Сырых, генезис правовых явлений представляет собой объективированное выражение действующих процессов изменения, развития. Генезис характеризует собой динамику, рост, развитие правовых явлений (см: Сырых В.М. Структура, генезис, система как элементы исторического и логического метода познания права. — Автореф. канд. дисс. М, 1970, с. 14).

143

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 3, с. 64.

144

К. Маркс называл трудным вопросом то, каким образом в неодинаковое развитие вступают производственные отношения как отношения правовые (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 46).

145

См.: Маркс К, Энгельс Ф Соч, т 37, с. 418.

146

Иного мнения придерживается Л.С. Явич, который, впрочем, усматривает в дифференциации и специализации права, по всей видимости, нечто иное, чем автор этих строк, а именно явление, выражающее глубинные социальные процессы, а не технико-юридическое, конструктивное развитие юридической материи, отсюда же проистекают, думается, суждения автора о происходящем, с его точки зрения, процессе объединения отраслей права (Явич Л.С. Право развитого социалистического общества. Сущность и принципы, с. 94, 106).

147

Маркс К., Энгельс Ф Соч., т. 19, с. 19.

148

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 33, с. 95.

149

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 465.

150

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 328–329.

151

См. по этому вопросу: Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964, с. 131.

152

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 108–109.

153

Материалы XXVI съезда КПСС, с. 53.

154

Об общегосударственной дисциплине и ее социальном значении см.: Корельский В. М. Демократия и дисциплина в развитом социалистическом обществе. М., 1977.

155

В общенародном праве, пишет В.К. Бабаев, получают дальнейшее развитие общечеловеческие начала, которые в буржуазном обществе ограничены, подавлены классовой направленностью правового регулирования общественных отношений (см.: Бабаев В.К. Советское право как логическая система. М., 1978, с. 98).

156

Подробную многоаспектную характеристику прав человека см.: Чхиквадзе В.М. Социалистический гуманизм и права человека. Ленинские идеи и современность. М., 1978; см. также: Марксистско-ленинская концепция прав человека и современная идеологическая борьба. — Сов. государство и право, 1980, № 7, с. 3 и след.

157

Как верно отмечает В.Н. Кудрявцев, на фоне динамизма и изменчивости социальной жизни потребность в упорядочении социальных процессов все более возрастает (см. Кудрявцев В.Н. Конституция СССР и дальнейшее развитие советского права — Вестник Академии наук СССР, 1978, № 10, с 5).

158

См.: Сабо Имре. Социалистическое право, с. 129.

159

Начальным этапом в развитии пролетарского права, прообразом права социалистического типа следует рассматривать систему норм, которая начала складываться в дни существования Парижской коммуны (см.: Государство и право Парижской коммуны. Под ред. А.Ф. Шебанова. М., 1971, с. 114 и след.).

160

См., например: Пашуканис Е. Б. Экономика и правовое регулирование. — Революция права, 1929, № 5, с. 34–37.

161

Материалы XXIV съезда КПСС. М., 1971, с. 81.

162

Постановку вопроса о будущем права см… Неновски Нено. Преемственность в праве, с. 138 и след.

163

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 125.

164

Отсюда в качестве гипотезы можно предположить, не существует ли объективная общесоциальная закономерность, суть которой состоит в том, что фактическая регулятивная энергия права и других регулятивных механизмов, относящихся к субъективной стороне жизни общества, находится в обратной пропорциональной зависимости от фактической величины определяющего воздействия на социальную жизнь экономического базиса. Если исходить из того, что общество в каждый момент нуждается в определенной мере социального регулирования, то для подобного предположения есть весомые основания.

165

Л.С. Явич пишет: «Видимо, право (институт собственности, купли-продажи и т. п.) теснее связано с производственными отношениями, чем все иные надстроечные явления», а «сложившаяся юридическая форма собственности прочнее „сидит“ на своем экономическом содержании, чем политико-властные отношения» (Явич Л.С. Общая теория права, с. 29, 53).

166

См.: Спиридонов Л.И. Социальное развитие и право, с. 41, 89 и др.

167

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 175.

168

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 312.

169

См.: Неновски Нено. Преемственность в праве, с. 32 в след. Автор, в частности, пишет: «Развитие права есть единый процесс, логически означающий, что элемент преемственности в нем не может не присутствовать» (с. 33). См. также: Бабаев В.К. Советское право как логическая система, с. 70 и след.

170

Этого не учитывает П.М. Рабинович, когда со ссылкой на единство государства и права он вслед за П.Е. Недбайло отстаивает мысль о существовании только единых государственно-правовых закономерностей (см: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 26). Впрочем, эта мысль автора находится в противоречии с его ориентировкой на нахождение в государстве и праве специфических закономерностей, с достижениями нашей науки в установлении особенностей государства и права. Вполне основательно поэтому, что указанная мысль П.М. Рабиновича не нашла поддержки в литературе (см.: Сов. государство и право, 1976, № 9, с. 147).

171

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 198.

172

О ряде важных аспектов соотношения государства и права см.: Неновски Нено. Единство и взаимодействие на дъержавата и правато. София, 1979.

173

См.: Явич Л.С. Об одном из аспектов взаимосвязи права и государства. — Правоведение, 1969, № 5, с. 33–40.

174

См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 412–413, 418.

175

По мнению И.С. Самощенко, по отношению к общенародному государству обоснованно говорить о «подлинном правовом государстве» (см.: Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 62). Эта же идея высказана в указанной выше книге Н. Неновски.

176

При неразвитых социально-политических отношениях, в условиях авторитарных политических режимов, для обозначения институционного «среза» политической жизни оказываются вполне достаточными понятия «государство» и «механизм (система) диктатуры господствующего класса».

177

В советской юридической литературе одним из первых на управленческую природу права обратил внимание В.М. Горшенев (см.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в современный период коммунистического строительства. — Автореф. докт. дисс., 1969, с. 6–8).

178

См.: Тихомиров Ю.А. Право и социальное управление в развитом социалистическом обществе. М., 1978, с. 3.

179

См.: Явич Л.С. Общая теория права, с. 204. Автор, в частности, пишет: «Когда регулятивная роль права трактуется… целиком в аспекте управления, тогда вообще появляется опасность деформированной оценки роли права в обществе, сведения права и правового регулирования только к средству государственного управления».

180

Надо полагать, известную гиперболизацию роли управления допускает В.С. Добриянов, когда рассматривает его в качестве одного из первичных элементов структуры общества (см.: Добриянов В.С. Методологические проблемы теоретического и исторического познания. М., 1968, с. 83).

181

См: Братусь С.Н. Некоторые спорные вопросы общего понятия права. — В кн.: Вопросы современного развития советской юридической науки. Л., 1968, с. 16–17.

182

Л.М. Архангельский, который отмечал указанную черту социальных норм, связывает ее с той ролью, которую играют социальные нормы в обеспечении функционирования общества как системы. Он пишет, что система — упорядоченная связь и достигается она внесением в отношения регулирующего начала. Именно здесь и кроется субстанция, родовой признак социальных норм (см.: Архангельский Л.М. Лекции по марксистской этике. Ч. 1. Свердловск, 1969, с. 52–53).

183

См.: Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность, с. 57. Автор раскрывает диалектику трансформации суждений о ценностях, свойственных всем формам общественного сознания, в критерии поведения людей, в нормы.

184

Нельзя признать безупречными такие выдвинутые в литературе классификации, которые основаны на смешении (соединении) двух классификационных критериев (например, А.М. Айзенберг «в одном ряду» выделяет такие разновидности: а) политические нормы, б) нормы социалистического права, в) нормы морали, г) нормы общественных организаций, д) эстетические нормы, е) обычаи, ж) организационные нормы). Айзенберг А.М. Правила социалистического общежития и их роль в советском обществе. — Труды ВЮЗИ. Т. 12. М., 1969, с. 106 и след. С аналогичных позиций следует признать недостаточно точным подразделение норм на «политические, правовые, этические, нормы приличия, обычаи, обыкновения и т. д.» (Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность, с. 55).

185

См.: Дробницкий О.Г. Понятие морали, с. 257 и след.; Он же. Проблемы нравственности. М., 1977, с. 34. В первой из указанных работ автор отмечает, что в специальном смысле институт- это установление, во-первых, созданное целенаправленной деятельностью людей, а во-вторых, представляющее собой организацию, т. е. является морфологически опредмеченной формой объединения индивидов и регуляции их действий со строго очерченными функциями. С этой точки зрения ни мораль, ни обычаи, ни наука и искусство в целом институтами не являются (с. 257).

186

О социальном и юридическом значении правил социалистического общежития, их месте и роли на различных участках правовой действительности см.: Янев Янко. Правила социалистического общежития. М., 1980; см. также вступительную статью А.М. Айзенберга к этой книге.

187

См.: Карева М.П. Право и нравственность в социалистическом обществе. М., 1951, с. 74; см. также: Айзенберг А.М. Правила социалистического общежития, их роль в советском обществе. — Труды ВЮЗИ. Т. 12, с. 104.

188

См.: Общая теория советского права. М, 1966, с. 120–121.

189

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 357.

190

Особые формы соотношения с правом имеют разновидности обычаев, в частности, традиции, обыкновения. По мнению М.Н. Кулажникова, автора, внесшего существенный вклад в разработку проблемы соотношения обычаев и юридических норм, традиции представляют собой самостоятельную разновидность социальных норм. Он полагает, что при помощи традиций общество (либо его отдельные объединения) формируют социальные требования, превращая их в своеобразные неписаные законы — обобщенные устойчивые нормы и принципы поведения, адресованные к людям (см.: Кулажников М.Н. Советское право, традиции и обычаи в их связи и развитии. — Автореф. докт. дисс. Киев, 1972, с. 19). Думается, однако, что признаков, объединяющих обычаи и традиции, значительно больше, чем свойственных им особенностей.

191

Л.С. Явич пишет: «Обычай можно… трактовать как стихийное предвосхищение установленного законом права, в то время как закон, кодификация есть уже не спонтанное выражение права, а его рациональный источник» (Явич Л.С. Общая теория права, с. 116).

192

См.: Черниловский З.М. Досоциалистическое право: прогресс и преемственность. — Сов. государство и право, 1975, № 11.

193

Подробное освещение объективных, пространственно-временных характеристик права см.: Галкин Б.А. Право как социальная реальность. — Вопросы философии, 1978, № 8, с. 74–80. Автор, в частности, указывает на различную методологическую роль категорий «сознание — материя», с одной стороны, и «субъективное- объективное» — с другой. Он пишет: «Если первой парой категорий мы пользуемся для того, чтобы абсолютно разграничить в праве идеальное и материальное и зафиксировать зависимость (вторичность) права от материальных условий жизни общества, то вторая пара категорий необходима для того, чтобы фиксировать „переход“ права как идеального в сферу внешней действительности посредством практической деятельности субъекта» (там же, с. 78).

194

Проблема соотношения объективного и субъективного в праве явилась предметом довольно оживленного обсуждения в советской юридической литературе. Смотри, в частности, высказывания участников дискуссии, проведенной но этой проблеме журналом «Правоведение», В.Ф. Яковлева, Д.А. Керимова, И.Е. Фарбера, П.М. Рабиновича, М.Ф. Орзиха, Н.И. Матузова, Н.В. Витрука и др. (Правоведение, 1970–1973 гг.). Подробно обо всем комплексе вопросов, охватываемых данной проблемой, см: Недбайло П.Е. Объективное и субъективное в праве. К итогам дискуссии. — Правоведение, 1974, с. 14–25. Смотри также указанную статью Б.А. Галкина.

195

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 197.

196

Как писал П.Е. Недбайло, — решающий аспект объективной реальности права в том, что оно, раз возникнув, практически функционирует далее как явление объективно реальное для всех и каждого, т. е. вне и независимо от чьего бы то ни было сознания (см. указанную выше статью, с. 21).

197

Калинин М.И. Вопросы советского строительства, с. 124. Здесь же М. И. Калинин подчеркивал, что закон, который сумел правильно уловить пульс общественной жизни, не мешает «отваливаться отмирающим отношениям и способствует здоровому росту возникающих».

198

Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т. 23, с. 309, 492.

199

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 290.

200

О формах воздействия права на экономику см.: Государство, право, экономика. М, 1970, с. 115 и след.; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 456 и след.

201

См., например: Годунов А.А. Введение в теорию управления. М., 1967, с. 166 и след.

202

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 176.

203

По мнению Ю.Г. Ткаченко, под функциями права следует понимать конкретную роль (действие) права по организации общественных отношений (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980, с. 34).

204

Две из указанных плоскостей общетеоретического анализа функций права в настоящее время четко различает Т.Н. Радько. Если ранее автор вслед за И.Е. Фарбером в «одном ряду» рассматривал регулятивную, охранительную и воспитательную функции (см.: Радько Т.Н. Функции социалистического общенародного права. — Автореф. канд. дисс. Саратов, 1967), то ныне Т.Н. Радько, обособив первые две из упомянутых функций, в другой уже плоскости указывает на существование экономического, политического и воспитательного направления в правовом регулировании (см.: Радько Т.Н. Основные функции социалистического права. Волгоград, 1970, с. 38–42; и другие работы автора).

205

Может сложиться впечатление, что соединенная характеристика ряда рассмотренных выше показателей в рамках одного понятия — эффективности носит эклектичный характер (см.: Правоведение, 1980, № 5, с. 108). Но такое впечатление имеет известные основания лишь в том случае, если не учитывать особенностей права как явления качественного порядка и сводить его результативность к чисто количественным показателям. Вполне основательно поэтому в книге «Эффективность правовых норм» (М., 1980) ее авторы готовы признать неудачность термина «оптимальность» для обозначения синтезированного действия юридических норм (с. 72), закономерность разграничения эффективности в узком и широком смыслах (см. 73) и выделения с этой точки зрения понятия «фактическая эффективность» (с. 74).

206

Связь между социальной ценностью и эффективностью отмечена В.В. Лазаревым (см.: Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов. Казань, 1976, с. 53; см. также: Фаткуллин Ф.Н., Чулюкин Л.Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы, с. 31).

207

Наиболее обстоятельное исследование, — подготовленное В.Н. Кудрявцевым, В.И. Никитинским, И.С. Самощенко, В.В. Глазыриным, — «Эффективность правовых норм».

208

Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов. Казань.

209

См.: Фарбер И.Е. Правосознание как форма общественного сознания. М, 1963.

210

См.: Уледов А.К. Структура общественного сознания. М., 1968, с. 70–148.

211

Е.А. Лукашева, например, выступает против «резкого» размежевания между нормативным влиянием правосознания на поведение людей и регулирующим воздействием юридических норм. (См.: Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность, с. 95).

212

Подчеркивая нормативность правосознания, Е.А. Лукашева пишет: «Важно наличие в сознании идеи законности, дающей общую нормативно-правовую ориентацию индивиду» (Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность, с. 95).

213

См. по данному вопросу: Сафаров Р.А. Общественное мнение и общенародное право. — Сов. государство и право, 1964, № 4, с. 80–90; Он же. Общественное мнение и государственное управление. М, 1975; Остроумов Г.С. Правовое осознание действительности. М., 1969, с 148–157

214

См.: Тархов В.А. О юридической ответственности Саратов, 1978, с. 4.

215

Л.С. Явич пишет: «Идеи-принципы правосознания, воплотившись в праве, правотворчестве, правосудии, законности, не исчезают, они продолжают жить и корректировать принципы права, правотворчества, правосудия и законности, в свою очередь испытывая на себе их огромное воздействие» (Явич Л.С. Право развитого социалистического общества. Сущность и принципы, с. 196).

216

С.Н. Братусь отмечает два аспекта правосознания: во-первых, его роль в качестве мощного идеологического фактора (источника формирования норм права) и, во-вторых, его значение как оценочного критерия (осознание справедливости или несправедливости действующего права) (см: Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 57).

217

Близкую группировку разновидностей правового сознания обосновывает А.Р. Ратинов (см.: Ратинов А.Р. Структура и функции правового сознания. — В кн: Проблемы социологии права. Вып. 1. Вильнюс, 1970, с. 184–186.

218

В советской юридической литературе структура правосознания с социальной стороны обстоятельно проанализирована Е.В. Назаренко (см: Назаренко Е.В. Социалистическое правосознание и социалистическое правотворчество Киев, 1968). Научно конструктивный характер выделения в правосознании теоретического и эмпирического уровней убедительно показан Ю.Г. Ткаченко (см: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 57 и след.).

219

О значении уровней правосознания в механизме правового регулирования см.: Сапун В. А Социальная структура правосознания и реализации права. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1978, с. 7 и след.

220

Как полагает А.В. Мицкевич, о степени развития правовой культуры общества следует судить исходя из наличия правовых культурных ценностей и из самого процесса их производства и потребления (см.: Правовая культура и юридическая практика. М, 1974, с. 4).

221

Правовая культура применительно к личности складывается, как полагает В.Д. Шишкин, из нескольких пластов, таких, в частности, как первично-информационный, информативно-насыщенный, сформированного правового сознания, кристаллизации правового интереса, нацеленного на проявление правовой активности, и др. (см.: Шишкин В.Д. Правовая культура в условиях социализма. — Сов, государство и право, 1980, № 6, с. 126–127).

222

Об актуальных вопросах правового воспитания см.: Сухарев А.Я. Правовое воспитание трудящихся в развитом социалистическом обществе. — Автореф. канд. дисс. М., 1978; см. также: Демченко Т.И. Основные вопросы правового воспитания в социалистическом обществе. — Автореф. канд. дисс. М., 1977.

223

Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 110, 113.

224

См.: Самощенко И.С. Охрана режима законности Советским государством. М., 1960, с. 15 и след.

225

См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 68, 125 и др.

226

См.: Борисов В.В. Правовой порядок развитого социализма. Саратов, 1977. Автор пишет, что правопорядок — завершающий этап всех правовых процессов и процедур (с. 68).

227

См.: Чечот Д.М. Социальные корни режима законности в сфере государственного управления. — В сб: Человек и общество Вып. XII. Л., 1973, с. 42, 47.

228

Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности. М., 1966, с. 227.

229

Этого не учитывает П.М. Рабинович, отрицающий самую возможность такой ситуации, когда первоначально (уже на базе первичных элементов) существует законность как метод осуществления политической власти (см.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 143).

230

См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 92.

231

См: Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 118 и след.

232

См: Корельский В.М. Демократия и дисциплина в развитом социалистическом обществе, с. 91–93.

233

См: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т 37, с. 499.

234

См: Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности, с. 72.

235

См: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 175 и след.

236

По мнению В.М. Горшенева, в современных условиях основной определяющий смысл социалистической законности реально «сводится к тому, что соблюдение законов и иных нормативных актов в деятельности органов государства и особенно должностных лиц должно обеспечивать в конечном счете создание обстановки всеобщего благоприятствования личности» (Горшенев В.М. Теория социалистической законности в свете Конституции СССР 1977 г. — Сов. государство и право, 1979, № 11, с. 16).

237

Материалы XXVI съезда КПСС, с. 64.

238

Материалы XXIV съезда КПСС, с. 81.

239

См., например: Недбайло П.Е. Система юридических гарантий применения советских правовых норм. — Правоведение 1971, № 3, с. 45.

240

См.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1976, с 80. Как справедливо отмечает автор, критически анализируя суждения о гарантиях прав и применения права, красной нитью проводится идея, что правовые нормы сами по себе бессильны, необходимы некие правовые гарантии, т. е. другие правовые нормы, для того, чтобы первые могли бы быть применены и реализованы на практике (там же, с. 78–79).

241

Характеристику правопорядка как итоговое состояние действия права см.: Борисов В.В. Правовой порядок развитого социализма, с. 68–69, 360 и след.

242

П.М. Рабинович, использовав понятие «состояние» при определении законности, тем самым усложнил стоящую перед ним задачу отграничения законности от правопорядка. И хотя автор верно рассматривает правопорядок в качестве результата законности, предложенные им трактовки того и другого (законность — «состояние юридической правомерности общественных отношений», правопорядок — «структурная упорядоченность, организованность общественных отношений»), по сути дела, являются тождественными (см.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 68).

243

Из основных первичных свойств права (1.5.4.) в настоящем разделе рассматриваются только два — системность (структура права) и государственная принудительность (государственное принуждение в праве). Освещение других свойств (нормативности, формальной определенности) охватывается материалом иных разделов, которые в соответствии с планом курса посвящены главным элементам правовой системы — юридическим нормам и правовым актам (т. II, разд. восьмой и десятый).

244

Вряд ли поэтому прав И.С. Самощенко, с оговоркой утверждающий, что право, а тем более законодательство… являются неорганичными системами (см.: Самощенко И.С. Методологическая роль системного подхода в изучении структуры советского законодательства. — Вопросы философии, 1979, № 2, с. 65) Впрочем, и сам автор при характеристике структуры законодательства использует ряд категорий («элемент»; «интегративное свойство» и др.), которые возможно применять к системному объекту лишь при наличии у него известных черт органичности.

245

См.: Бабаев В. К. Советское право как логическая система. М., 1978. Думается, однако, неправильно рассматривать данную черту в качестве самостоятельной и чуть ли не ведущей при характеристике правовой системы.

246

О системе законодательства см.: Система советского законодательства. Под ред. И.С. Самощенко М, 1980, с. 9 и след.

247

Близкими чертами (хотя, разумеется, на более элементарном, подчас примитивном, уровне) характеризуются правовые системы Древнего мира и средневековья. Свидетельство этого — юридические памятники тех эпох, в которых лишь намечаются отдельные правовые подразделения; причем не такие, как современно понимаемые отрасли, а именно предметные, тематические институты и более крупные подразделения (и, пожалуй, далеко не всегда оправдано использование современного понятийного аппарата и терминологии при теоретическом освещении правовых систем прошлого). В юридической литературе правильно отмечается, что правовой материал римского права, древнего русского права и других правовых систем предшествующих эпох подчинялся своей, самобытной систематике. Так, в отношении Русской Правды в Пространной редакции обосновывается верный взгляд, в соответствии с которым этот юридический документ «имел свою систему», «исходной композиционной единицей» его является не статья, а раздел определенного содержания. И когда речь идет о системе Пространной редакции Русской Правды, то имеется в виду система не юридическая, а тематическая (см.: Орешников А.С. О композиции Пространной редакции Русской Правды. — Правоведение, 1973, № 1, с. 70).

248

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 418.

249

С данной точки зрения заслуживает поддержки мнение Р. О. Халфиной о том, что для отраслей права главным критерием их разграничения наряду с единством предмета является «наличие специфического метода и свойственных ему правовых средств» (Сов. государство и право, 1978, № 9, с. 131).

250

См.: Мицкевич А. В. Соотношение системы советского права с системой советского законодательства. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 11. М., 1967, с. 11.

251

В отличие от прежней позиции («Проблемы теории права», т. 1, с. 142) автор этих строк рассматривает ныне и процессуальные отрасли в качестве фундаментальных, профилирующих. Хотя процессуальные отрасли как бы надстраиваются над фундаментальными материальными, генетически и функционально зависят от них, все же они образуют необходимую, обязательную часть самой основы правовой системы. Ныне, судя по всему, назрел для тщательного обсуждения вопрос, не обретают ли указанные выше качества фундаментальных отраслей такие важные подразделения советской правовой системы, как трудовое и земельное право. Во всяком случае свойственные им юридические режимы становятся все более самобытными и по отношению к ряду других отраслей могут быть охарактеризованы в качестве первичных.

252

См.: Кудрявцев В. Н. Право и поведение, с. 63.

253

Одним из первых при характеристике системы права использовали общие положения теории системы В. М. Чхиквадзе и Ц. А. Ямпольская в статье «О системе советского права» (см: Сов. государство и право, 1967, № 9).

254

См.: Сорокин В. Д. Административно-процессуальное право — отрасль права. — Сов. государство и право, 1969, № 8.

255

Относительно самостоятельные правовые образования возникают только тогда, когда формирование комплексной области законодательства сопряжено с изменением содержания правового регулирования. Следовательно, не всякая компоновка правового материала в сфере законодательной систематизации выражает структурные особенности права как такового. Лишь кодифицированные комплексные акты, вносящие в правовую ткань новые элементы — специфические системные нормативные обобщения, — могут привести к тому, что складывается комплексное нормативное образование.

Данное обстоятельство приходится подчеркивать потому, что, несмотря на специально сделанные автором этих строк пояснения (см.: Структура советского права, с. 66), в литературе мысль о комплексных правовых образованиях интерпретируется подчас таким образом, будто единственным основанием для их выделения является наличие самостоятельной области законодательства (см.: Явич Л. С. Право развитого социалистического общества. Сущность и принципы, с. 95 и след.).

256

Термин «комплексная отрасль» и самую идею комплексных отраслей, правда, в ином плане, чем это сделано в настоящей книге, выдвинул В. К. Райхер (см.: Райхер В. К. Общественно-исторические типы страхования. М. — Л., 1947, с. 190).

257

Именно при иерархии структур «любой элемент получает возможность реализовать свои новые стороны и свойства не только через механизм той структуры… в которой он является элементом, но одновременно и через механизмы всех других структур иерархии» (Свидерский В. И., Зобов Р. А. Новые философские аспекты элементно-структурных отношений. Л., 1970, с. 73).

258

См.: Кудрявцев В. Н. Конституция СССР и дальнейшее развитие советского права. — Вестник Академии наук СССР, 1978, № 10, с. 9.

259

См.: Райхер В. К. Общественно-исторические типы страхования, с. 190.

260

См.: Толстой Ю. К. О теоретических основах кодификации гражданского законодательства. — Правоведение, 1957, № 1, с. 45.

261

Едва ли уместно поэтому при оценке положений о комплексных отраслях в современной их трактовке использовать высказывания автора этих строк против идеи комплексных отраслей в том их варианте, который первоначально разрабатывался в литературе.

262

О. А. Красавчиковым высказана мысль о существовании наряду с отраслями «нормативных массивов», выделяемых по функциональному признаку (см.: Правоведение, 1975, № 2). Думается, однако, что термин «нормативный массив» имеет значительно большую неопределенность, чем другие, в частности термин «комплексная отрасль»: все подразделения правовой системы обособляются по функциональному признаку и все отрасли права, как раз в первую очередь основные, фундаментальные, являются «массивами», т. е. прочными, монолитными образованиями.

263

См.: Шебанов А. Ф. Система законодательства как научная основа кодификации. — Сов. государство и право, 1971, № 12, с. 31.

264

См.: Васильев Ю. С., Евтеев М. П. Кодификация и систематизация законодательства. — Сов. государство и право, 1971, № 9, с. 16.

265

См.: Поленина С. В. Теоретические проблемы системы советского законодательства. М., 1979. Автор рассматривает законодательство, его отрасли в качестве «одного из типов органичных структур» (с. 37). Более того, по мысли автора, и комплексные отрасли законодательства представляют собой «системные образования», да причем такие, которые имеют активный центр в виде кодифицированного акта, аккумулирующего «связи управления» в данной области актов (с. 59). А если учесть, что «связи управления» означают не что иное, как распространение на соответствующую область принципов и общих положений кодифицированного акта, то станет ясным, что С. В. Поленина видит в комплексных отраслях законодательства весьма глубокое юридическое единство. Отсюда близость ряда ее высказываний к идее вторичных структур. Она пишет, например, что системы комплексных отраслей законодательства находятся в своеобразном двойном (тройном и т. д.) управлении — и со стороны стоящего во главе данной системы комплексного закона, и со стороны соответствующих отраслевых основополагающих законов (с. 61).

266

См.: Яковлев В. Ф. Отраслевая дифференциация и межотраслевая интеграция как основа системы законодательства. — Правоведение, 1975, № 1, с. 20–21.

267

Весьма примечательно, что И. С. Самощенко рассматривает отрасли законодательства, даже не соответствующие основным отраслям права, как группировки актов вторичного уровня, обладающих в то же время известной целостностью (см.: Самощенко И. С. Методологическая роль системного подхода в изучении структуры советского законодательства. — Вопросы философии, № 2, с. 72, 74). Правда, автор не видит в этих целостностях юридического единства. Однако последнее вряд ли можно отрицать, если связывать его не только с методом, но и принципами регулирования (свойственными также образованиям вторичного уровня) — признаком, который И. С. Самощенко справедливо использует при обособлении отраслей права (там же, с. 70).

268

Ведя разработку многоуровневой структуры права в нескольких теоретико-конструктивных вариантах, следует избегать того, чтобы эта разработка независимо от употребляемой терминологии сводилась в конечном счете к тем первоначальным трактовкам комплексных отраслей, когда правовая система лишалась четкой объективной определенности. О такой опасности свидетельствует выдвинутая недавно идея о том, что наряду с отраслями права существуют нормативные массивы, обособляемые по функциональному признаку. И дело не только в том, что сам термин «массив» — свидетельство монолитности, плотности нормативного материала, присущих только основным отраслям, но и в том, что по функциональному признаку обособляются именно основные отрасли права. Значит, согласно данной идее оказывается возможным одновременное существование разноплоскостных, но по сути дела равнозначимых структурных образований, массивов.

269

Попытка представить регулятивную и охранительную подсистемы в виде реальных, исходных подразделений, которые в свою очередь дифференцируются на отрасли, была предпринята А. А. Ушаковым (см.: Ушаков А. А. Содержание и форма в праве и советское правотворчество. — Автореф. докт. дисс. Свердловск, 1970, с. 24).

270

См.: Черданцев А. Ф. Системность норм права. — Сборник учебных трудов СЮИ. Вып. 112, Свердловск, 1970, с. 49.

271

См.: Явич Л. С. Право развитого социалистического общества. Сущность и принципы, с. 33.

272

См.: Свидерский В. И., Зобов Р. А. Новые философские аспекты элементно-структурных отношений, с. 81–82.

273

П. М. Рабинович пишет, что задача при изучении принципов права состоит не в их расчленении на указанные выше разновидности, а в том, чтобы настолько полно и глубоко исследовать специфические принципы права, чтобы через (а не помимо) них показать преломление тех или иных начал социализма (см.: Рабинович П. М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 62).

274

В.Н. Кудрявцев пишет: «Представление об обязательности права складывается из идеи о его социальной ценности плюс понимания наличия мер государственного принуждения, гарантирующих исполнение закона» (Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 131).

275

К числу недоразумений следует отнести все чаще высказываемый в литературе взгляд о том, что при социализме юридические нормы во все большей степени обеспечиваются не мерами государственного принуждения, а мерами поощрения, моральными стимулами и даже «поощрительными санкциями». Между тем перед нами совсем иное явление: меры поощрения, моральные стимулы и т. д. обеспечивают не юридические нормы, а те цели, задачи, социальные нормативы, на охране (обеспечении) которых также стоят нормы права со всем присущим им специфическим инструментарием, государственно-принудительными мерами и т. д.

276

См.: Ребане И. Убеждение и принуждение в деле борьбы с посягательствами на советский правопорядок. — Ученые записки Тартуского государственного университета. Труды по правоведению. Тарту, 1966, с. 180.

277

См.: Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность, с. 59.

278

По справедливому мнению О.Э. Лейста, «понятие правового принуждения выражает ряд тенденций развития советского законодательства, определяющего санкции и регулирующего ответственность: расширение возможностей применения санкций, содержащих указание не на меры прямого принуждения, а на специальные обязанности и правовые ограничения; определение правовых гарантий реальной осуществимости этих специальных обязанностей и правоограничений; общая гуманизация мер принуждения» (Лейст О.Э. Теоретические проблемы санкций и ответственности по советскому праву. — Автореф. докт. дисс. М, 1978, с. 10).

279

См. там же, с. 10.

280

См.: Базылев Б.Т. Социальное назначение государственного принуждения в советском обществе. — Правоведение, 1968, № 5, с. 30 и след.; Чердашкин И.Д. О принуждении по советскому праву. — Сов. государство и право, 1970, № 7, с.с. 33–39. В отличие от ранее занимаемой позиции (Проблемы теории права, т. 1, с. 378) автор этих строк не относит превентивные государственно-принудительные средства воздействия к санкциям.

281

См.: Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 137. 270

282

См.: Самощенко И.С., Фарукшин М.X. Ответственность по советскому законодательству. М., 1971, с. 54.

283

См.: Лейст О.Э. Санкции в советском праве. М., 1962; Самощенко И.С., Фарукшин М.X. Ответственность по советскому законодательству; и др.

284

С этой точки зрения заслуживают поддержки идеи, содержащиеся в книге С.Н. Братуся «Юридическая ответственность и законность». По сути дела, широкое обоснование автором социальной ценности исполнения обязанности на основе государственного принуждения (по мнению С.Н. Братуся, это и есть ответственность) раскрывает значение санкций в правовой системе.

285

Необходимость деления санкций на правовосстановительные и штрафные получила широкое обоснование в книге О.Э. Лейста «Санкции о советском праве» (с. 102–184). Автор, однако, отождествляет «санкции» с мерами ответственности.

286

См.: Астемиров З.А. Понятие юридической ответственности. — Сов. государство и право, 1969, № 6, с. 62.

287

Именно так (используя при этом термин «юридическая ответственность») формулирует рассматриваемое понятие М.С. Строгович (см.: Строгович М.С. Сущность юридической ответственности. — Сов. государство и право, 1969, № 5, с. 74–75).

288

К таким издержкам, надо полагать, следует отнести формулирование положений об уголовной (?) «проспективной» ответственности. (См.: Елеонский В.А. Уголовное наказание п воспитание позитивной ответственности личности. Рязань, 1979, с. 27).

289

Как правильно пишет Р.О. Халфина, при широком понимании юридической ответственности «теряется специфика юридического понимания ответственности и возникает потребность в новом термине, обозначающем то, что сегодня включается в понятие ответственности в юридическом смысле» (Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 317).

290

См: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 320.

291

См.: Базылев Б.Т. Цели и функции юридической ответственности. — В сб.: Вопросу теории права и государственного строительства. Томск, 1978, с. 30.

292

В этом, надо полагать, состоит основное достоинство конструкции юридической ответственности, которую отстаивает С.Н. Братусь, конструкции, хотя и придающей ответственности всеобъемлющее в области применения санкций значение, но в то же время с предельной ясностью отражающей ее конститутивную черту — государственно-принудительный характер (см.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность).

293

О юридической ответственности как обязанности см.: Черданцев А.Ф. и Кожевников С.Н. О понятии и содержании юридической ответственности. — Правоведение, 1976, № 5, с. 41.

294

См.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность, с. 124–127.

295

См.: Ардашкин В.Д. О принуждении по советскому праву. — Сов. государство и право, 1970, № 7, с. 33–39.

296

См.: Басин Ю.Г. Основы гражданского законодательства о защите субъективных гражданских прав. Сб.: Проблемы применения Основ гражданского законодательства и гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик. Саратов, 1971, с. 32–37; Красавчиков О.Л. Ответственность, меры защиты и санкции в советском гражданском праве. — Сборник научных трудов СЮИ. Вып. 27. Свердловск, 1973; Стоякин Г.Н. Меры защиты в советском гражданском праве. Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1973.

297

См.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность, с. 119.

298

Лейст О.Э. Основные виды юридической ответственности за правонарушение. — Правоведение, 1977, № 3, с. 33 и след.

299

См., в частности: Юридическая процессуальная форма. Теория и практика. Под ред. П.Е. Недбайло и В.М. Горшенева. М., 1976.

300

Это становится тем более очевидным, что процесс в широком смысле вообще не имеет достаточно четких и строгих очертаний. Всякая длящаяся процедура в области права с позиций рассматриваемой концепции должна быть признана «процессом». Ведь весьма многие юридические отношения имеют отчетливо выраженный длящийся, протяженный во времени характер (в том числе и заключение договорных обязательств, и длящаяся процедура, связанная с действием алиментных правоотношений, и др.). Так в сущности и решается рассматриваемый вопрос некоторыми авторами. По мнению П.М. Рабиновича, нормы, устанавливающие порядок заключения договора или процедуру составления завещания, являются процессуальными правилами (см. — Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 244). Он пишет даже, что некоторые комплексы гражданских норм, которые обычно считают материальными (например, Положение о поставках товаров народного потребления, Инструкция о порядке приемки продукции производственно-технического назначения и товаров народного потребления по качеству), следует рассматривать как процессуальные, поскольку ими определяется процедура применения диспозиций других норм гражданского права (там же, с. 247).

301

Этого не учитывают авторы, не проводящие различий между правовым воздействием и правовым регулированием (см., например: Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность, с. 94).

302

Заслуга в выделении указанных каналов (аспектов) воздействия права на общественные отношения принадлежит В.Н. Кудрявцеву (см.: Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 72 и след.). Вместе с тем надо заметить, что выделенный автором третий канал (принудительное воздействие права) относится к иной плоскости его функционирования, к специфически-правовому регулированию и выражен в нормативно-организационном опосредствовании общественных отношений, их государственно-властном нормировании.

303

См.: Кудрявцев Ю.В. Нормы советского права как средство управления (информационный аспект) — Автореф. канд. дисс, М, 1977.

304

См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 198–199; т. 45, с. 111.

305

В.А. Кучинский утверждает, что общественно-производственные «объективные отношения… целиком имеют волевое выражение: помимо волевой структуры они не существуют» (Кучинский В.А. Личность, свобода, право. М., 1978, с. 72).

306

Интересный факт подмечен В.Н. Кудрявцевым. «Правовая норма, — пишет он, — моделирует, как правило, не один, а два соседних уровня поведения. Основным уровнем является действие, дополнительным — операция или телодвижение, которым оно осуществляется. Если основной уровень — операция, то дополнительный- действие либо деятельность и т. д.» (Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 29). Этот факт находит объяснение в свойственной праву тенденции достижения максимальной определенности юридической регламентации общественных отношений.

307

На материале уголовно-процессуального права была установлена такая зависимость: процессуальные операции во многих случаях — предмет отдельных норм, процессуальные действия — их совокупностей, деятельность — всей системы процессуальных норм (см: Алексеева Л.Б. Теоретические вопросы системы уголовно-процессуального права. — Автореф. канд. дисс. М, 1975, с. 5). Вместе с тем, по мнению В.Н. Кудрявцева, «в отраслях так называемого положительного права (содержащего регулятивные, а не охранительные нормы) чаще моделируются более высокие уровни поведения» (Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 29).

308

Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 38.

309

В юридической литературе указанные первичные методы именуются также магистральными (см.: Система советского законодательства. Под ред. И.С. Самощенко, с. 45).

310

Термины «метод» и «способ» — понятия близкие, в значительной мере совпадающие по своему содержанию. В качестве близких, совпадающих они подчас употребляются и в юридической литературе. В настоящей работе термин «способ» так же, как и в исследованиях иных авторов (В.М. Горшенев и др.), употребляется для обозначения только строго определенной группы правовых явлений — обязываний, дозволений, запретов.

311

На значение позитивного связывания, дозволения и запрещения для характеристики методов правового регулирования независимо друг от друга обратили внимание В.Ф. Яковлев и В.Д. Сорокин (см.: Яковлев В.Ф. Гражданско-правовой метод регулирования общественных отношений. Свердловск, 1972; Сорокин В.Д. Административно-процессуальное право. М, 1972). Однако в отличие от В.Ф. Яковлева, В.Д. Сорокин не связывает конструируемые им методы со структурой права, с юридическим своеобразием ее главных подразделений — отраслей. Такая позиция (она получила развитие в другой книге автора «Метод правового регулирования (теоретические проблемы)». М., 1976 — позиция, недооценивающая «субстанциональность» методов, их значение в правовой действительности, оказалась возможной потому, что автор берет простейшие способы регулирования как таковые в отрыве от конкретного отраслевого материала и в особенности от главного, что характеризует методы, — централизованных и децентрализованных начал регулирования. См. по этому вопросу справедливые соображения Л.С. Явича (Явич Л.С. Общая теория права, с. 130) и С.Н. Братуся (Система советского законодательства. Под ред. И.С. Самощенко, с. 46–47).

312

Близкий к данной позиции взгляд высказан В.М. Горшеневым. Он полагает, что «дозволение и запрет — наиболее общие способы воздействия, закрепленные в советском праве» (Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе, с. 51).

313

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 288.

314

См.: Явич Л.С. Общая теория права, с. 204.

315

Другой важный «выход» вопросов правотворчества на проблематику общей теории права — это их освещение в связи с вопросами формы права, нормативных актов (II.33.1.).

316

См.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича. М., 1974, с 5 и след.

317

Система правотворческих отношений — это, образно говоря, «кровеносная система» правовой надстройки, подающая необходимое питание в каждую ее функционирующую клетку (см.: Дрейшев Б.В. Правотворческие отношения в советском государственном управлении. Л., 1978, с. 41). Автор, однако, неоправданно включает правотворческие отношения непосредственно в правовое регулирование.

318

См.: Лебедев М.П. Государственные решения в системе управления социалистическим обществом. — Сов. государство и право, 1972, № 1, с. 82–83.

319

Такая постановка проблемы правотворчества и правотворческой деятельности предложена А. С. Пиголкиным (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР. — Автореф. докт. дисс. М., 1972, с. 6 и след).

320

См.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 149–152; Понятие «технологический» в широком смысле, пишет Б.В. Дрейшев, полностью отражает содержание правотворческого процесса как процесса создания нормативного акта (см.: Дрейшев Б.В. Правотворческие отношения в советском государственном управлении, с. 75).

321

См.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 165.

322

О более широкой трактовке правотворческого решения (охватывающего и начальные фазы формирования права) см.: Халфина Р.О. Проблемы советского правотворчества. — Сов государство и право, 1980, № 11, с. 34–38.

323

Следует признать в принципе конструктивной все более крепнущую в литературе мысль о том, что юридические источники являются одновременно и формами установления, и формами выражения юридических норм (см.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 44).

324

Необходимо обратить внимание на обоснованность и плодотворность использования специального термина «источник права» при характеристике форм установления и выражения юридических норм. Ведь соответствующие объективированные формы являются носителями юридических норм; причем эта их функция обусловлена как раз тем, что существует единство (во всяком случае в принципе, в основе) между формами установления и выражения юридических норм. Да и с фактической стороны юридические нормативные акты, санкционированные обычаи и др. есть не что иное, как именно источники: это — тот единственный «резервуар», в котором пребывают юридические нормы.

Отсюда понятно, почему предложения о замене термина «источник права» термином «форма права», термином многозначным и потому неопределенным, не были восприняты ни наукой, ни практикой. См. по этому вопросу: Общая теория советского права, с. 129–132; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 581.

325

В Курсе марксистско-ленинской общей теории государства и права указывается на следующие разновидности источников права: 1) закон, 2) нормативные акты органов государственного управления, 3) обычай, 4) судебная практика и судебный прецедент, 5) юридическая наука, 6) нормативные акты общественных организаций, 7) нормативные акты частных организаций, 8) договор (см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 584–591). Перечисленные виды источников права укладываются в трехчленную классификацию (нормативные акты, санкционированный обычай, прецедентные индивидуальные акты); исключение составляют только юридическая наука, точнее, формы правосознания, правовой идеологии, которые в некоторые исторические периоды (например, ius respon-dendi в римском праве), а также при становлении ряда юридических систем действительно выступали в виде источника права.

326

См.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. Юридическая природа нормативных актов высших органов государственной власти и управления СССР. М, 1967; Он же. Правотворческое значение нормативного акта. — Сов. государство и право, 1965, № И, с. 49–57; Общая теория советского права, с. 136 и след.

327

Ныне это оттеняется и А.В. Мицкевичем (см.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 37 и след.).

328

См.: Самощенко И.С. Некоторые вопросы учения о нормативных актах социалистического государства. — Правоведение, 1969, № 3, с. 29.

329

Там же, с. 29–30.

330

С рассматриваемой точки зрения едва ли может быть признана во всем точной мысль, в соответствии с которой «в результате правотворчества разрабатываются и издаются главным образом некодификационные акты» (Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 231). Конечно, число некодифицированных актов за тот или иной отрезок времени не может не превышать числа актов кодификации (хотя и первые по большей части все же связаны с кодифицированным законодательством). Но по объему нормативного материала, вводимого в правовую систему, кодификация — основной вид правотворчества, и сообразно этому кодифицированные акты в развитой правовой системе являются основным видом источников права.

331

В настоящее время нормативные акты, являющиеся результатом кодификации, нередко, в том числе и в официальных документах, именуются кодификационными. Думается, однако, что для упорядочения терминологии было бы целесообразным обозначать кодификационной саму по себе деятельность по кодификации, а указанные акты рассматривать в качестве кодифицированных (весьма показательно, что принято говорить «кодифицированное», а не «кодификационное» законодательство).

332

См.: Игнатенко Г.В. Международное сотрудничество в борьбе с преступностью. Свердловск, 1980, с. 39 и след.

333

См. Дюрягин И.Я. Применение норм советского права. Свердловск, 1978, с. 31 и след.

334

Правоприменение, пишет Е.П. Шикин, словно бы принимает «эстафету» нормативного регулирования, продолжая его в казуальной форме (См.: Шикин Е.П. Основные условия эффективного применения права. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1971, с. 6). В.М. Горшенев и И.Я. Дюрягин отмечают, что правоприменительная деятельность «призвана главным образом продолжить общее нормативное регулирование, заданное правотворчеством с помощью нормы права» (Горшенев В.М., Дюрягин И.Я. Правоприменительная деятельность. — Сов. государство и право, 1969, № 5, с. 26).

335

См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М., 1960.

336

К тому же, «если даже принять формулу о том, что применение сопряжено „с организацией осуществления правовых норм в правоотношениях и воздействием на обязанных лиц“, то тем самым уже нужно признать и властность действий субъекта и специальную их направленность: обеспечение нормального хода процесса реализации права» (Лазарев В.В. Применение советского права, с. 32).

337

В социалистическом обществе правоприменительную деятельность в известных пределах осуществляют также общественные организации. Необходимо учитывать, что правоприменительная деятельность общественных организаций носит сравнительно ограниченный и подчиненный характер. Функции государственного властвования — функции государственных органов. Поэтому общественные организации осуществляют правоприменительную деятельность в тех пределах, в каких их наделяют правоприменительными полномочиями компетентные государственные органы.

338

Маркс К. Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 66–67.

339

Ю.А. Тихомиров высказал распространимые и на область правового регулирования соображения об управленческом решении как о таком явлении, которое несет главный «заряд» социального управления (см.: Тихомиров Ю.А. Управленческое решение. М., 1972, с. 5).

340

Думается, к такой же трактовке применения права приближается позиция В.В. Лазарева, когда он пишет: «В ходе правоприменения на основе действующих нормативных актов: а) устанавливается наличие субъективных прав и обязанностей, равно как и их мера, в случае спора об этом, б) определяется момент действия или факт прекращения субъективных прав и обязанностей, в) осуществляется контроль за правильностью приобретения прав и возложения обязанностей» (Лазарев В.В. Применение советского права, с. 29). Верны также соображения В.М. Горшенева о «правонаделительной» деятельности компетентных органов при применении права (см: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе, с. 167–168).

341

Как верно подметил Я. Янев, применение права при пробелах происходит не произвольно, не автоматически, а так, что оно в основных своих чертах нормативно урегулировано (см.: Янев Янко Г. Правила социалистического общежития. М, 1980, с. 116).

342

Н.Н. Вопленко прямо относит правоприменительное восполнение пробелов (аналогию) к конкретизации права, взаимосвязанной с толкованием юридических норм (см.: Вопленко Н.Н. Официальное толкование и конкретизация советских правовых норм. — В сб.: Вопросы теории государства и права. Вып. 2. Саратов, 1971, с. 175). Он обоснованно возражает К.И. Комиссарову, который, рассматривая формы судебного усмотрения (индивидуального судебного регулирования), отделяет аналогию от конкретизации (см: Комиссаров К.И Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства Свердловск, 1971, с. 26–35).

343

См.: Исаев М. Судебная практика Пленума Верховного Суда СССР как источник советского уголовного права. — Ученые записки ВИЮН. Вып. 5. М, 1947, с. 78. Критику указанного взгляда см: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм, с. 458–467.

344

Пиголкин А.С. Обнаружение и преодоление пробелов в праве — Сов. государство и право, 1970, № 3, с. 57; Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 46–48. Видимо, сама мысль о том, что при восполнении пробелов «формулируется норма», — известная дань представлениям, абсолютизирующим юридическую норму в качестве регулятора.

345

См.: Леушин В.И. Динамичность советского права и восполнение пробелов в законодательстве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1971, с. 11–12. Автор, в частности, пишет: «Субсидиарное действие начинается не с момента появления в жизни фактических обстоятельств, а с момента вынесения решения на основании этой нормы правоприменительным органом. Нет решения — норма не действует, не обязательна для сторон»; см. также: Карташов В.Н. Институт аналогии в советском праве. — Автореф. канд. дисс. Саратов, 1976, с. 16.

346

См.: Лазарев В.В. Правоположения: понятие, происхождение и роль в механизме юридического воздействия. — Правоведение, 1976, с. 8, 12–13.

347

Отсюда же вытекает необходимость того, чтобы субъектами правовосполнительной деятельности были только судебные органы. По мнению В.Н. Карташова, «ни один другой орган, кроме суда, не имеет законодательно закрепленных полномочий на восполнение пробелов в процессе применения права» (Карташов В.Н. Применение права. Ярославль, 1980, с. 21).

348

По указанным соображениям есть основания обсудить вопрос о распространении принципа недопустимости аналогии на всю правоохранительную деятельность социалистического государства (см.: Пиголкин А.С. Обнаружение и преодоление пробелов права. — Сов. государство и право, 1970, № 3, с. 53). Как полагает П.С. Элькинд, «отказу от аналогии в уголовном праве соотитствует тенденция к отказу от аналогии и в уголовно-процессуальном праве» (Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. М., 1967, с. 185).

349

См.: Коренев А.П. Применение норм советского административного права. — Автореф. докт. дисс. Л., 1971, с. 22–23; Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 240.

350

Пиголкин А.С. Обнаружение и преодоление пробелов права. — Сов. государство и право, 1970, № 3, с. 57.

На замене термина «восполнение» термином «преодоление» настаивает В.В. Лазарев. Он видит в использовании термина «восполнение» даже влияние традиционной буржуазной юриспруденции (см.: Лазарев В.В. Применение советского права, с. 132). Между тем термин «преодоление» еще менее удачен: он не указывает на характер деятельности правоприменительного органа при пробеле в законодательстве.

351

См.: Горшенев В.М., Дюрягин И.Я. Правоприменительная деятельность. — Сов. государство и право, 1969, № 5, с. 21–22.

352

Об особенностях процедурно-процессуальной формы применения права см.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе, с. 190–191, 202 и след.

353

О социально-правовой активности в рассматриваемом аспекте см: Кожевников С.Н. Социально-правовая активность личности. — Сов. государство и право, 1980, № 9, с. 20 и след.

354

Этого не учел Ю.X. Калмыков, который, правильно выделив все активные формы реализации в области гражданского права, попытался вместе с тем рассмотреть их в рамках одной лишь категории «применения права» (см.: Калмыков Ю.X. Вопросы применения гражданско-правовых норм. Саратов, 1976, с. 10 и след.).

355

С.Н. Братусь и А.Б. Венгеров правильно указали на то, что судебная практика выступает относительно самостоятельным объективным явлением, специфической областью проявления общих закономерностей, обусловливающих практическую деятельность (см.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 8, 27).

356

В нормативно-судебных системах решения судебных органов приобретают функции прецедентов — первичных источников юридических норм, и потому объективированный опыт судебных органов, как только он получает нормативное значение, сразу же вливается в нормативную основу механизма правового регулирования; в связи с этим, в принципе, отсутствует почва для существования судебной практики (кроме текущей) как особой юридической реальности, т. е. как чего-то отличного от действующей системы правовых норм.

357

Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология, с. 290.

В литературе правильно обращено внимание на то, что существуют такие социально-правовые «компенсирующие» механизмы, которые способны «привести систему в состояние устойчивого равновесия путем своевременного исправления… параметров в сторону их приближения к требованиям социальной реальности» (Яковлев А.М. Предмет социально-правового исследования. — Сов. государство и право, 1970, № 8, с. 53). Такого рода «компенсирующим» механизмом и является юридическая практика.

358

Надо заметить, однако, что само понятие «конкретизация права» истолковывается в литературе по-раэному. Обзор и критическую оценку существующих по данному вопросу мнений см.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 29–40.

359

См., например: Теоретические вопросы систематизации советского законодательства. М., 1962, с. 152; Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 8 и след.

360

См.: Безина А., Лазарев В. Конкретизация права в судебной практике. — Сов. юстиция, 1968, № 2, с. 6–7. Вместе с тем возникает сомнение, не придают ли авторы практике право-творческого значения, когда пишут, что при конкретизации существующие правила преобразуются в более детальные, более усовершенствованные, более «подготовленные» для применения к данному типу своеобразных обстоятельств (там же, с. 6).

361

См: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 143–144.

362

К такому выводу и пришел С.И. Вильнянский, который признавал судебную практику особым источником права, таким, который может корректировать общие нормы (см.: Вильнянский С.И. К вопросу об источниках советского права. — Проблемы социалистического права, 1939, № 4; Он же. Значение судебной практики в гражданском праве. — Ученые труды ВИЮН. Вып. 9. М., 1947).

363

См.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права. Свердловск, 1972, с. 45.

364

См.: Вопленко Н.Н. Акты толкования норм советского социалистического права. — Автореф. канд. дисс. Саратов, 1972, с. 13.

365

См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 224.

366

См.: Реутов В.П. Стадии воздействия юридической практики на развитие законодательства. — Правоведение, 1970, № 3, с. 115.

367

Активной силой в процессе восприятия социалистическим законодательством данных практики является юридическая наука. Достаточно развитая юридическая наука — это и «отборочный пункт», и объединяющий фактор, и формирующее средство при восприятии социалистическим законодательством данных практики. Теоретические знания не только играют информационную, критическую и прикладную роль (см.: Реутов В.П. Стадии воздействия юридической практики на развитие законодательства. — Правоведение, 1970, № 3), но и обеспечивают окончательную «отработку» положений практики, формулирование их в качестве юридических норм, введение в единую правовую систему. Здесь наблюдается интересная закономерность: чем ниже ступень объективизации юридической практики, тем незаменимей и ответственней роль науки в своевременности, полноте и точности учета потребностей и нужд практики.

368

См.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 16 и след.

369

См.: по данному вопросу: Правоведение, 1977, № 5, с. 136–137.

370

См.: Правотворчество в СССР. Под ред. А.В. Мицкевича, с. 144.

371

Под несколько иным углом зрения В.Н. Карташов различает три вида правоприменительной практики: праворазъяснительную, правоконкретизирующую, правовосполнительную (см.: Карташов В.Н. Применение права, с. 66 и след.).

372

См.: Венгеров А.Б. О прецедентном толковании правовой нормы. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 6. М., 1966, с. 3.

373

См.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 58

374

См.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся, с. 61.

375

См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1972, № 1, с. 4; 1979, № 1, с. 1.

376

См.: Бюллетень Верховного Суда СССР, 1970, № 6, с. 25.

377

См.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.М. Братуся, с. 26, 65.

Еще от автора Сергей Сергеевич Алексеев

Сергей Алексеев

Право - Азбука, Теория, Философия, Опыт комплексного исследования

В этой книге рассматриваются правовые проблемы на всех основных уровнях теоретического осмысления правовой действительности - и на уровне "азбуки права", и на уровне теории права, и на уровне философии права. Автор предпринял попытку, отправляясь от исходных элементарных данных правоведения, провести через всю книгу, на всех ступенях теоретического анализа единые идеи, характеризующие первичные "частицы" и конструктивное построение права, а на этой основе место и роль права в жизни людей. В соответствии с авторским замыслом книга содержит три части, в которых последовательно, по "ступеням" получают развитие идеи о догме права, его логике, его смысле и историческом назначении.

Сергей Алексеев

Общая теория права. Том II

Книга является продолжением т. I курса «Общая теория права» (Юрид. лит., 1981), в котором рассматривались проблемы теории философского (общесоциологического) характера. На основании анализа механизма правового регулирования в т. II освещаются преимущественно вопросы технико-юридического содержания права, имеющие не только общетеоретическое значение, но и значение для практики работы юридических органов: норма права, правоотношение, правовые акты, технико-юридические вопросы применения права. Все эти вопросы характеризуются в книге на материале советского права с учетом положений, разработанных в т.

Сергей Алексеев

Уголовный процесс (под ред. проф. Алексеева)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.