Обрядовая сторона культов Древней Греции - [7]

Р. Грейвс утверждает, что убийство Аполлоном Пифона не столь простой миф, как может показаться сначала, обращая внимание на то, что камень омфал, на котором сидела пифия, традиционно считался гробом Пифона в образе змеи, устами которого пифия вещала предсказания. Ученый на основании этого сделал вывод о том, что Эллинский жрец культа Аполлона присваивал себе функции царя-жреца, который по закону, в соответствии с ритуалом, убивал своего предшественника-героя [46, c. 58]. Павсаний приводит описание подобных проводимых священных ритуалов[23, II.30.3, X.6.5]. Раз в десять лет на жилище царя в Дельфах совершалось ночью нападение. Внутри жилища переворачивался стол, накрытый первым урожаем нового года, после чего факельщики поджигали жилище и, не оборачиваясь, убегали прочь [46, c. 58]. Один юноша, новый претендент на место старого царя-жреца, принимавший участие в набеге, отправлялся в Темпейскую долину для принятия очистительного ритуала. После возвращения ему устраивался пышный прием в честь принятия его вновь в свое сообщество [46, там же]. В процессе этой церемонии на него надевалась корона, а в руке он держал лавровую ветвь. В Дельтах, как и в Кноссе, царь-жрец культа Аполлона должен был выполнять свои обязанности до начала девятого года. То, что новый претендент отправляется в Темпейскую долину для очищения себя, говорит о том, что именно в этой местности впервые зародился культ Аполлона.

Древнегреческие мифы, повествующие о победах бога Аполлона в виртуозной игре на музыкальных инструментах в соперничестве с Марсием, спутником богини Кибелы и с козлоногим аркадским богом Паном, засвидетельствовали происходящий исторический процесс завоевания эллинами территории Фригии и Аркадии. Наказание Марсия Аполлоном, как утверждает Р. Грейвс, является отражением ритуала обдирания кожи священного козла, связанного с ежегодным символом умирания и воскрешения верховного царя-жреца [46, с. 57]. Животное в этом случае воспринималось как персонифицированное божество. Такой же смысл имеет миф о сопернике Аполлона Левкиппе, который, переодевшись девушкой, присоединился к свите своей возлюбленной горной нимфы Дафны, которую возжелал сам Аполлон. Бог Аполлон об этом узнал с помощью гадания. Он посоветовал горным нимфам искупаться обнаженными и таким образом убедиться, что среди них нет мужчин. Обман Левкиппа был незамедлительно раскрыт. Разгневанные нимфы набросились на него и разорвали его на куски [23, УШ.20.2].

Мифографы сюжет мифа о Левкиппе связывают с культом лошади. По верованиям, царь-жрец олицетворял местный культ лошади, которую ежегодно разрывали на куски разъяренные женщины, а после чего устраивались очистительные купания [46, с. 57]. Слово Левкипп на древнегреческом языке означает «белая лошадь». Эти действия священного ритуала были необходимы, по верованиям греков, для возрождения в новом году божества в царе-жреце и наделение его новыми силами.

Миф о преследовании Аполлоном горной нимфы Дафны, дочери царя реки Пения и жрицы матери-земли, можно соотнести с историческим процессом завоевания эллинами Темпейской долины [1, I.7.9]. Жители этой долины поклонялись оргиастическому культу, богине Дафойне. В этом мифе нимфа Дафна не испуганная девственница, скрывающаяся от своего преследователя – она является оргиастической ипостасью «Кровавой» богини Дафойны, жаждущей смерти. Жрицы культа богини Дафойны-менады – жевали дурманящие лавровые листья и в невменяемом состоянии нападали на случайных жертв, разрывая их на куски. После завоевания эллинами этой местности произошло искоренение культа менад, и только лавровая роща в Темпейской долине продолжала напоминать о том, что там было святилище богини Дафойны. Постепенно атрибут поклонения этого культа, лавр, становится неизменным атрибутом культа Аполлона. И право жевать лавр с тех пор принадлежит только жрице пифии, в храме оракула Аполлона в Дельфах.

Дошедший до нас миф рассказывает о том, как Аполлон лишь однажды разгневал отца Зевса. Это случилось, когда сын Аполлона, известный эскулап Асклепий, необдуманно оживил одного смертного и тем самым разозлил бога Гадеса, лишив его одной тени усопшего в подземном царстве мертвых. В порыве злости Зевс убивает Асклепия перуном за неуважение перед законом Жизни и Смерти. В отмщение за смерть сына Аполлон поднял руку на верных оруженосцев Зевса, киклопов. Разгневанный на своевольное, необузданное поведение Аполлона, Зевс был уже готов отправить своего сына на вечное изгнание в Аид, но его мать Лето вымолила более мягкое наказание: Аполлон должен был год искупать свою вину, смиренно служа пастухом у царя Фер [1, III.10.4]. Миф об Аполлоне повествует о том, что, пройдя и усвоив полученный урок, бог Аполлон стал впоследствии во всем проповедовать умеренность и такие изречения, как «познай самого себя» и «ничего сверх меры» [10, I. 603-604].

С точки зрения культурологи, в мифах об Аполлоне разрешался великий антагонизм между двумя сторонами старого и нового восприятия окружающего мира. Образы мифологии Земли и ее стихийных проявлений предаются забвению, побеждает нравственная сторона мифологии. Миф делается носителем идей нравственного оправдания. Богу Аполлону было позже приписано ненавистное отношение ко всякому преступлению, пятнающему человека и его нравственную чистоту души. В классическую эпоху бог Аполлон становится покровителем музыки, поэзии, философии, астрономии, математики, медицины, естественных наук. Семь струн его лиры связывались с семью гласными греческого алфавита, возникшего позже. Бога Аполлона начали отождествлять с солярием и поклоняться ему как солнцу. Аполлон как бог дня обладал способностью предвидеть будущее и раскрывать тайны предсказаний через прорицательниц, пифий Дельфийского храма. Аполлону было ведомо, что нужно для человека и города [36, c. 195-196]. Архаическая культура представляет Аполлона в образе доброго пастыря, несущего маленьких ягнят на плечах. Этот образ древнегреческого бога прошел через века и религии, но не изменился. Как подчеркивал Ф.Ф. Зелинский, известный исследователь греческой религии, культ Аполлона отражает начало нравственного переворота в сознании греческого народа [49, c. 128].