Обручи - [3]

Володя подумал пару секунд, поколебался и, ничего не ответив, тронул рычаг газа. Трактор рокотнул, дернулся, клюнул вверх-вниз, точно норовистый конь хотел взвиться на дыбки, и глухо залязгал гусеницами.

Двинувшись, он оглянулся назад, но из-за мрака и вьюжившего снега уже не увидел матери и не знал, что она еще долго не уходила, стояла на том же месте и все крестила рукой воздух, посылая вслед свое материнское благословение — крестное знамение, — ничем иным помочь сейчас им не могла.

Он вывел трактор на дорогу, вернее, туда, где она должна была быть. Ибо от дороги — укатанного зимнего пути — не осталось и следа, все замела вьюга. Но знал, что едет именно по зимнику: в мягкий, только что нанесенный метелью снег трактор проваливался, и под гусеницами ощущался твердый наст. Володя был уверен в этом так, точно шел пешком и чуял собственными ногами.

Миновали крайний дом деревни и выехали за околицу. Здесь, в открытом поле, буран, казалось, забесновался с еще большей силой. Свет от фар еле-еле пробивался на два-три метра вперед.

— Как ты? — спросил он жену.

— Ни-и-иче-его! — выдавила она из себя, мелко трясясь вместе с сиденьем.

Володя еще раз тронул рычаг, движок изменил тон, трактор побежал прытче. Увидеть это, конечно, было невозможно среди сплошного снежного месива — не с чем соизмерить, просто знал, что трактор пошел быстрее.

— Володя, не заблудимся? — вытрясла она из себя боязливый вопрос.

— Вот еще! Я здесь тыщу раз проезжал, — уверенным баском постарался он рассеять ее опасения, ничем не выдав, что сам только что подумал именно так же. — Даже не сомневайся. Через часок-полтора будем на месте. Выдержишь? — глянул он на жену.

Та неуверенно кивнула, и они надолго замолчали. Лишь изредка искоса поглядывал на жену и в слабом свете от щитка приборов видел, что выражение лица той не менялось, и он тоже был спокоен.

Трактор тянул ровно, двигатель работал чисто, без сбоев, под гусеницами Володя чуял твердый укатанный наст — чего же больше? Через час, самое многое — полтора подвезет жену к самым дверям роддома и сдаст из рук в руки врачам. Те свое дело сделают, как полагается. А ему останется только ждать, когда объявят, что у него родился сын. В том, что будет именно сын, Володя ничуть не сомневался. Во-первых, он хотел сына, во-вторых, и Танька не против, чтобы их первенец оказался мальчиком, да и по приметам, о которых поведала ему на ухо, выходило, что должен быть обязательно парень. Он настолько уверовал в это, что даже имя ему выбрал — Роман, Ромка. Подрастет — Роман Владимирович. Звучит, а? Так к нему, к сыну своему будущему, и обращался — уже по имени.

Иногда Таня брала его руку и прикладывала к своему животу.

— Чуешь, как ворочается?

Володя и впрямь ощущал толчки.

— Есть.

— Вот опять. Чуешь?

— Ага! — тотчас же соглашался он и ликовал. — Папку рядом чувствует. Здоровается, — наклонялся к жене и касался губами ее обнаженного живота, произносил голосом, полным нежности и удивления: — Здравствуй, сын! Слышишь меня, Рома? Ты там того… давай подрастай пока… — и оба заливались тихим, счастливым смехом, точно изрекал что-то невероятно веселое.

Хорошо было обоим сознавать, что по их желанию зародилась новая жизнь, и вот-вот появится на свет еще одна человечья душа. Радостно было и жутко. Шутка ли — новый человек явится на землю по твоей вине. Кем он будет, каким станет — за все с тебя спросится. Он твой. И ты за него первый ответчик. Во всем. Сына еще не было на свете, а Володя думал о нем с нежностью и уже ощутил ответственность за него и даже переменился, построжал к себе. Ведь он вот-вот станет отцом. Не просто Володькой Каштазовым или мужем Татьяны-агрономки будет, как раньше, а отцом. Отец — совсем другое звание.

Что там по сравнению все другие? Батя — вот это звучит! Скоро он окажется отцом великолепного сына, с которым станут большими друзьями. А как же иначе? Только так! Будет и на рыбалку брать его, и уху варить научит, и плавать, и в лес сводит — самые-самые грибные места и малинные куртинки все откроет. Подрастет — с трактором выучит управляться. Чтоб умел и пахать, и сеять, не только водить. Неважно, кем станет, потом видно окажется, но чтоб знал, на каком дереве хлеб растет и почем стоит добыть его. Обучит рубить углы и «в лапу», и «в замок», как когда-то самого дед Роман наставлял — первый на селе плотник и столяр, — в честь него и назовет сына.

Хотелось тому, чтоб и Вовка по столярной части пошел, да техника переманила, хотя мараковать по плотницкому, особенно в деревне, ни трактористу, ни электрику не помешает. Да не понарошку научит плотничать, а в настоящем деле, как дед школил, чтоб ответственность за материал да за работу свою чувствовал с первого же шага. Может, баньку новую с сыном поставят, может, хлев срубят или колодезный сруб, — да мало ли что. Всему выучит, что сам умеет.

Но это все позже, когда подрастет. А пока маленький, станет забавлять его сказками. Не раз представлял, как сын лежит в кроватке, а он рассказывает что-то. Тот слушает внимательно, даже глазенками не моргнет. И сердце сладко сжималось всякий раз, стоило только вообразить такую картину.