Обрученные Венецией - [68]

Каролину предупредили о том, что сенатор Фоскарини вскоре посетит ее, поэтому она попросила Розу накинуть симару, чтобы не встречать его в нижнем платье.

Безумное нетерпение, с которым она ожидала Адриано Фоскарини, растянуло эти дни в поразительную вечность. Каролина редко беседовала о нем даже с доктором Армази (да и, собственно, говорить ей о нем было нечего), но слышала о сенаторе только впечатляющие слова. Адриано ей представлялся, как мужчина средних лет, быть может, даже возраста ее отца. Когда она слышала «сенатор Фоскарини», перед глазами появлялось морщинистое лицо некогда красивого мужчины худощавого телосложения с добрыми, улыбчивыми глазами, поседевшими волосами и благородной улыбкой. Она нередко слышала, как хорошо о нем отзывается не только лекарь Армази, но и та же Розалия, восхищенно лепетавшая комплименты в адрес сенатора. Такое всеобщее уважение со всех сторон вызывало в душе Каролины немалую долю уважения к этому незнакомому мужчине.

Поэтому, когда она услышала стук открывающейся двери и пытливо посмотрела в ту сторону, откуда должен был появиться этот человек… ее лицо застыло в неописуемом изумлении и смущении. Перед ней предстал высокий молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, с очертаниями крепкого тела, выделяющегося сквозь слегка расшнурованную белую рубаху со свисающими рукавами. Надетый поверх рубахи легкий безрукавный колет каштанового цвета, распахнутый и обнажающий верхнюю часть мужской груди, лишь до бедра покрывал крепкие ноги, облаченные в темно-коричневые укороченные штаны, столь актуальные для нового времени. Сумев лишь восхититься безупречным мужским станом, Каролина вдруг отметила для себя, что сенатор обладал безупречным вкусом в моде и ношении мужских одежд, в своих моделях, лишенных чрезмерной обтекаемости, что визуально способно смягчить внешний вид.

Глаза Адриано, беспокойно глядящие на нее, слепили блеском мужественности и некоего дивного благородства, так редко присущего мужчинам его возраста. Он галантно проявил почтение, затем попытался улыбнуться, но что-то словно мешало ему, пока он решился шагнуть ближе к ней.

«Боже милостивый, как же она исхудала!» – промелькнула мысль у ошеломленного Адриано. Он никак не ожидал увидеть ее настолько истощенной: некогда сиявшее жизнью личико побледнело и осунулось. Темные круги под глазами и вовсе опечалили поникший голубоглазый взгляд. Из-под длинных рукавов симары выглядывали худенькие, просто тощие пальчики. Даже локоны, льющиеся прежде медовым цветом, сейчас заметно потускнели… Но она улыбалась… Боже, она улыбается… что может быть прекрасней?! Сжавшееся от боли сердце затрепетало при виде ее слабой улыбки.

Каролина в растерянности заерзала в кресле, из которого великодушная Лаура запретила ей подниматься. Однако обострившаяся боль в плече бездушно напомнила о необходимости поберечь себя, поэтому, выпрямив осанку, синьорина с нетерпением ожидала, когда сенатор подойдет поближе.

Поборов в себе чуждую ему неуверенность, Адриано решительно прошел к ней ближе и остановился напротив, ощущая, как его сердце глухо тарабанило в груди. В какое-то мгновение ему почудилось, что он услышал такт и ее тихого сердцебиения. Наконец сенатор все же решился поднять глаза и устремил свой взор на синьорину.

Он взял ее худенькую ручку и с почтением приложил к ней уста. Этот жест вызвал легкий румянец на ее щеках и игривый блик в глазах. Это немного оживило ее изможденный облик.

– Вы не балуете меня своим присутствием, сенатор, – едва вымолвила оторопевшая Каролина.

– Прошу простить, Ваша милость, мне мою бестактность. Но за время моего отсутствия в Венеции скопилось множество неотложных дел, – с оправданием ответил он, и его взгляд снова застыл, разглядывая ее.

Каролине показался его голос до боли знакомым, словно родным. На мгновенье она задумалась, вспоминая, где могла бы общаться с сенатором.

– Вас смутил мой болезненный вид? – спросила она с легким огорчением.

– Нет-нет, что вы, синьорина, – он попытался улыбнуться…

– Не оправдывайтесь. Меня он также смутил, когда я посмотрелась в зеркало.

Эта ироничная и милая улыбка… Адриано готов был танцевать от счастья.

– Вы прекрасны… и самое главное, что идете на поправку… Я невероятно беспокоился о вас…

– Сенатор Фоскарини, не сочтите за невежество, но все же я начну нашу беседу с вопросов, порядком измучивших меня за это время. Я никак не могу объяснить себе, как, впрочем, и прекрасная семья Армази не в состоянии объяснить мое пребывание в вашей республике. Вы беседуете со мной, будто мы довольно давно знакомы с вами, и, по правде говоря, меня также посетило это удивительное ощущение… – она запнулась и в какой-то момент отвлеклась мыслями. – И все же, скажите мне, что произошло? Последнее, что помнится мне, – это полыхающее пламя, кровь, крики… – окунувшись в воспоминания, она вздрогнула. – И в этом всем смутно помнится мне лицо моего друга…

– Вашего друга, очевидно, зовут Маттео? – спросил он.

– Да, – оживленно ответила она. – Вы знакомы с ним?

– Доводилось встречаться… В ту ночь я на своем судне вынужден был остановиться близ берегов Генуи и сойти на сушу. Сказать по правде, сведения о предстоящей войне в Генуе стали тому причиной. Причем, их я получил от флорентинца в письме. Не буду углубляться в суть политических вопросов, но мои друзья из Ливорно и Флоренции могли оказаться замешанными в этом вопросе, потому мне пришлось отправиться на разведку ситуации.