Обрученные Венецией - [232]

Адриано задумчиво потер бороду, глядя, как Антонио приложился к еде. Он до последнего надеялся, что измена Паоло – лишь ложные слухи, распространенные венецианцами на почве сплетен о последних событиях в жизни Фоскарини, которые сам Адриано непрестанно прокручивал в своей голове. Все могло случиться совсем по-иному, будь он внимательнее к семье и почтительнее к врагам.

– Антонио, скажи мне, – обращение синьора заставили того оторваться от блюда, – с кем ты живешь?

Поначалу Брастони оторопел, не понимая заинтересованности сенатора: вначале он любезно приглашает его отобедать с ним, а сейчас задает довольно личные вопросы.

– С супругой, синьор, – ответил он.

– Ты женат?

– Да, синьор.

На какой-то момент Адриано улетел в своих мыслях, и, судя по его невообразимо измученному выражению лица, Антонио понял, что тот думает о своей синьоре.

– А дети есть? – спросил Фоскарини.

– Скоро ждем пополнение, – на лице Антонио читалась горделивая улыбка.

– Поезжай домой, – сказал Адриано, едва удержав в себе невероятно болезненный вздох.

– Но ведь… не все еще…

– Отдохни дома пару дней, ты мне пока не нужен. Послезавтра явишься.

Антонио радостно подскочил, вытирая на ходу рот салфеткой и раскланиваясь перед синьором в благодарностях. Затем, не раздумывая, бросился к дверям. И чем удивляет его поспешность, когда преданный Брастони не был дома более месяца? Адриано усмехнулся и спокойной походкой направился в свой кабинет.

Он до сих пор не мог оправиться после потери супруги. Удивительно, но ему тяжело было понять, как прежде он вообще жил без нее. Сейчас Адриано тоскливо переживал каждый день своей никчемной жизни лишь в надежде получить хотя бы слово известий о Каролине. О ней ничего не слышала Матильда, и он безоговорочно верит ей, ибо эта чудаковата тетушка почему-то до сих пор стоит на стороне их брака. Его тешили слова Гумаччо о том, что Каролина сама объявится. И хотя Фоскарини не свойственно было томиться в ожидании, он все же осознавал, что действия в этом случае ни к чему не приведут, что убивало его душу еще больше.

Радуясь восходящему весеннему солнцу, Каролина запрокинула голову к небу, наслаждаясь его насыщенной яркой голубизной, так ласкающей ее счастливый взор. В воздухе стоял тот самый аромат весны, от ощущения которого душа стремилась вырваться ввысь.

Держась за поясницу от растущей тяжести своей маленькой, но бесценной ноши, медленной походкой она потихоньку приближалась к соседнему селению, где жил лекарь Диего Пенна. Дорога заняла у нее всего полчаса, но за это прекрасное время она смогла насладиться красотой расцветающей на глазах природы. Свежая зелень, едва родившаяся, но уже так насыщенно украшающая помрачневшие за зиму окрестности, словно била в глаза своей сочностью.

Чтобы суметь насладиться этим, Каролине пришлось нарочно уйти из крестьянского домика втихомолку, дабы не будить Анджелу с детьми и уснувшую лишь к утру Палому, которая последний день провела в сильном жаре от простуды. Энрике с самого рассвета отправился на повозке на поле для обработки после весенней посадки.

Зная лишь приблизительно, где проживает Диего Пенна, Каролина смело направилась в его поселок. Спросив по пути у двух женщин, как скорее она сможет добраться к жилищу лекаря, она продолжила идти, не скрывая на лице сияющую улыбку. Эта кратковременная прогулка позволяла ей лицезреть весенний переполох, вызванный у природы новым периодом, повлекшим за собой столько перемен.

Диего открыл ей с невероятным изумлением на лице. Дитя в утробе Каролины способствовало расцветающей в ней женственной красоте, словно дорисовывая в ее небесно-голубых очах блеск предстоящего материнства. На удивление всем, она отнюдь не выглядела изможденной беременностью: в последнее время Каролина и вовсе чувствовала себя превосходно, что заставляло ее все чаще подумывать о том, чтобы потихоньку отправиться во Флоренцию.

Диего расплылся в улыбке, впуская Каролину к себе в дом.

– Желаете чего-нибудь? – спросил он, присаживаясь рядом с ней, без стеснения наслаждаясь ее околдовывающей красотой.

Вопреки недовольству женщин собственными чертами, кото рыми награждает их беременность, лекарь Пенна всегда восхищался теми переменами, которые в это прекрасное время проявляются во внешности каждой из них. Но Каролина за эти несколько месяцев стала для него особенной женщиной.

– Благодарю, Диего, но я к вам по делу, – смущенно отвернулась она, чувствуя пристальный взгляд мужчины, восхищенно рассматривающего ее.

Ее слегка располневшие щечки от прогулки на свежем воздухе и пережитого смущения покрылись бордовым оттенком, будто накрашенные румянами.

– У вас что-то случилось? – взволнованно спросил он, внутренне надеясь не услышать от нее жалоб на состояние собственного здоровья.

– Заболела Палома, – пояснила Каролина. – Видимо, схватила простуду. Я прошу вас осмотреть ее, поскольку мы спим в одной комнате, а мне бы не хотелось, чтобы она меня заразила.

– Мы сейчас же с вами отправимся в дом Гаета.

Диего, невероятно обрадованный тем, что прекрасная Каролина обратилась к нему за помощью, поднялся и начал поспешно собираться в дорогу, временами бросая на нее улыбчивый взгляд. Пока он бегал впопыхах по домику, Каролина поднялась с табурета и прошлась по небольшой комнате, в которой, очевидно, лекарь принимал пациентов. И пусть она была гораздо скромнее, чем лекарская Витторио Армази, все же чистота и благодать в ней так же господствовала.