Обручённая - [91]

Глава XXVIII

Труби, труба, и сотрясай их стены.

Грози им гибелью.

Отвей

Дурные вести, какими закончилась предыдущая глава, пришлось сообщить и Дамиану де Лэси, которого они всего более касались. Это взяла на себя сама леди Эвелина, перемежая свои слова слезами, а от слез вновь обращаясь к утешительным заверениям, которым в глубине души не верила и сама.

Раненый рыцарь, обернувшись к ней, слушал эти грозные вести, но казалось, что они занимали его лишь настолько, насколько касались самой говорившей. Когда она закончила, он продолжал неотрывно смотреть на нее, точно погруженный в мечту. Смущенная этим взглядом, она поднялась и приготовилась уйти.

— Того, что вы мне поведали, леди, — сказал он, — было бы достаточно, чтобы привести меня в полное отчаяние, если б было рассказано кем-нибудь другим; ибо означает, что могущество и честь вашего дома, столь торжественно мне порученные, погублены моими неудачами. Но сейчас, когда я смотрю на вас и слышу ваш голос, я забываю все, кроме того, что вы спасены, что вы здесь и ваша жизнь и честь в безопасности. И я прошу у вас как милости, чтобы меня увезли отсюда и поместили где-нибудь в другом месте. В нынешнем моем состоянии я не стою ваших забот — ведь я уже не располагаю мечами моих воинов и не в силах обнажить свой.

— А если вы, благородный рыцарь, среди собственных ваших бедствий великодушно помните и обо мне, — проговорила Эвелина, — как можете вы думать, что я забыла, когда и ради чьего спасения получили вы свои раны? Нет, Дамиан, не говорите о переезде. Пока цела в Печальном Дозоре хотя бы одна башня, в этой башне вы найдете приют и защиту. И я уверена, что таково было бы и желание вашего дядюшки, если бы он был здесь сам.

Дамиан, как видно, внезапно ощутил сильную боль в ране; ибо, повторив слова «мой дядюшка», он скорчился на своем ложе, отворачивая лицо от Эвелины. Затем, более спокойным тоном, он продолжал:

— Увы! Если бы мой дядюшка узнал, как плохо я выполнил его распоряжения, он, вместо того чтобы приютить меня в этих стенах, приказал бы сбросить меня с них!

— Не опасайтесь его неудовольствия, — сказала Эвелина, снова вставая и готовясь уйти. — Вместо этого постарайтесь сохранить спокойствие духа и этим ускорить заживление ваших ран, а тогда, я уверена, вы сумеете навести порядок во владениях коннетабля задолго до его возвращения.

Произнося последние слова, Эвелина покраснела и поспешила выйти. Оказавшись в собственных своих покоях, она отослала других служанок, но удержала подле себя Розу.

— Что ты думаешь о наших делах, моя мудрая подруга и советчица? — спросила она.

— Я хотела бы, — ответила Роза, — чтобы юный рыцарь никогда не входил в этот замок, или, оказавшись здесь, поскорее покинул его, или, наконец, мог бы с честью остаться здесь навсегда.

— Что ты разумеешь, говоря «остаться навсегда»? — поспешно и резко спросила Эвелина.

— На этот вопрос дозвольте ответить также вопросом: сколько времени длится уже отсутствие коннетабля Честерского?

— На святого Клемента будет три года, — промолвила Эвелина. — Но что из этого?

— Ничего, но…

— Что «но»? Я приказываю тебе договорить.

— Через несколько недель вы будете свободны распорядиться своей судьбой.

— Значит, ты полагаешь, Роза, — с достоинством сказала Эвелина, — что нет на свете иных обязательств, кроме тех, которые чертит рука писца? Нам мало известно о судьбе коннетабля. Мы знаем только, что все его надежды рушились, что его меча и отваги оказалось недостаточно для победы над султаном Саладином. И вот вообрази, что он скоро возвратится сюда, как уже возвратились к себе домой многие крестоносцы; возвратится обедневшим и утратившим здоровье; увидит, что земли его опустошены, а вассалы разорены во время недавней смуты, и ко всему этому окажется, что обрученная с ним невеста отдала свою руку и свое состояние племяннику, которому он доверял как себе. Неужели ты думаешь, что обручение подобно закладному свидетельству, которое должно быть выкуплено у ростовщика в срок, иначе заклад будет потерян?

— Не знаю, госпожа, — ответила Роза, — а только в моей стране считается, что договор должен быть исполнен в точности.

— Это, Роза, фламандский обычай, — сказала ей госпожа. — Но честь норманна не довольствуется просто исполнением договора. Как? Неужели моя честь, мой долг и мои привязанности, словом, все самое драгоценное для женщины, исчисляются по тому же календарю, по которому ростовщик считает дни в надежде завладеть закладом? Неужели я всего лишь товар и должна достаться одному человеку, если он явится за мною до Михайлова дня, и другому, если тот не успеет? Нет, Роза! Не так истолковала я мое обручение, недаром же его благословила Пресвятая Дева Печального Дозора.

— Подобные чувства достойны вас, милая госпожа, — ответила Роза. — Но вы еще так молоды, окружены столькими опасностями и так беззащитны против клеветы, что я поневоле жду и призываю время, когда у вас будет законный защитник и спутник; только это избавит вас от многих опасностей.

— Не думай об этом, Роза, — сказала Эвелина, — и не уподобляй свою госпожу тем предусмотрительным особам, которые при живом, но старом и немощном муже уже подыскивают себе другого.