Обручённая - [64]

От Дамиана коннетабль отправился к аббатисе бенедиктинской обители. Однако монахиня уже знала, зачем он явился; ибо ранее ее уже посетил сам архиепископ Болдуин. Примас Англии взял на себя роль посредника, понимая, что победа над коннетаблем поставила того в неловкое положение перед родней невесты, и желая всем своим влиянием смягчить возможный разлад. Быть может, ему следовало предоставить это самому Хьюго де Лэси; ибо аббатиса, выслушав весть от него со всей почтительностью, положенной главе Английской церкви, сделала из нового решения коннетабля выводы, каких примас вовсе не ожидал. Она не решилась препятствовать исполнению обета, который возложил на себя де Лэси, но настаивала, чтобы помолвка была расторгнута, и обе стороны стали снова свободными в своем выборе.

Напрасно архиепископ пытался ослепить ее блеском почестей, какие коннетаблю предстояло завоевать в Святой Земле; почестей, какие достанутся не только супруге его, но и всей родне ее, вплоть до самой дальней. Все его красноречие пропало даром, хотя на эту излюбленную им тему оно бывало неистощимо. Правда, услышав все его доводы, аббатиса некоторое время молчала. Но молчала она лишь потому, что обдумывала, как бы ей с должной почтительностью и в приличных выражениях дать понять, что дети, плоды брачного союза, на которых она надеялась ради продолжения рода ее отца и брата, вряд ли могут появиться, если за обручением не последует бракосочетание и супруги не будут жить вместе. Вот почему, поскольку коннетабль изменил свои намерения в этом, весьма важном, пункте, она настаивала, чтобы помолвка была расторгнута; а от примаса ожидала, чтобы он, отвративший жениха от его первоначального замысла, употребил теперь свое влияние для расторжения помолвки, условия которой совершенно изменились.

Примас, сознавая, что именно он вынудил де Лэси нарушить условия помолвки, считал для себя делом чести предотвратить для своего друга расторжение этой помолвки, столь много значившей как для его интересов, так и для его чувств. Он осудил аббатису за слишком мирской и плотский взгляд на брак, неподобающий ей как духовному лицу. Он даже упрекнул ее в том, что продолжение рода Беренжеров она эгоистически предпочитает освобождению Гроба Господня; и предсказал, что Небеса покарают столь недальновидное и чисто мирское поведение, ставящее интересы одного семейства выше интересов всего христианского мира.

После этой суровой проповеди прелат удалился, оставив аббатису крайне раздраженной, хотя она осторожно воздержалась от непочтительного ответа на его отеческие внушения.

Вот в каком расположении духа застал почтенную особу коннетабль; с некоторым смущением он сообщил ей о необходимости своего немедленного отъезда в Палестину.

Это известие она встретила угрюмо и надменно. Горделиво раскинув складки своей широкой черной мантии с наплечниками, она выслушала объяснение причин, вынуждающих коннетабля Честерского отложить столь дорогое его сердцу бракосочетание до своего возвращения из Палестины, куда он немедленно отправляется.

— Думается мне, — холодно сказала аббатиса, — что если сообщение это серьезно, ибо шутить следует не этим и не со мной, то такое решение коннетабля надлежало объявить нам вчера, прежде чем обручение соединило его с Эвелиной Беренжер на условиях весьма отличных от того, что он сейчас сообщает.

— Даю слово рыцаря и дворянина, почтенная аббатиса! — воскликнул коннетабль. — Тогда у меня не было и мысли, что придется предпринять шаг, который глубоко меня огорчает; с болью в душе вижу, что он неприятен и вам.

— Не представляю себе серьезных причин, — ответила аббатиса, — которые наверняка существовали еще вчера, но объявлены только нынче.

— Должен признаться, — неохотно сказал де Лэси, — что я чересчур надеялся на отсрочку исполнения моего обета; милорд архиепископ, усердствуя в своем служении Небесам, решил в этой отсрочке мне отказать.

— В таком случае, — сказала аббатиса, скрывая свое раздражение под крайней холодностью, — справедливость требует, чтобы ваша светлость хотя бы вернули нас в положение, в котором мы находились вчера утром; и чтобы вместе с моей племянницей и ее друзьями вы хлопотали о расторжении помолвки и контракта, заключенного с совершенно иными видами на будущее, чтобы вы вернули девице свободу, которой она лишилась из-за данного вам обещания.

— Увы! — сказал коннетабль. — Какой жертвы вы от меня требуете! И с какой холодностью требуете, чтобы я отказался от самых сладостных надежд, какие когда-либо согревали мое сердце!

— Язык подобных чувств мне незнаком, милорд, — ответила аббатиса, — но мне думается, что надежды, исполнение которых столь легко откладывается на долгие годы, могут быть и совсем оставлены, стоит сделать еще одно небольшое усилие.

Хьюго де Лэси в волнении прошелся по комнате и ответил не сразу.

— Если племянница ваша разделяет ваши взгляды, то мой долг перед нею, а быть может и перед самим собою, велит мне отказаться от прав на нее, какие дает мне наша помолвка. Но свою судьбу я должен узнать из ее собственных уст; и если судьба эта так сурова, как можно судить из ваших слов, я стану тем лучшим Господним воином в Палестине, ибо мало что будет привязывать меня к земле.