Обрезание - [7]

Перед обедом они сидели с отцом и шурином Анди.

– Откуда родом ваша семья? – спросила Сара его отца.

– Мы из Форста. Это по ту сторону долины. Сколько себя помню, мы всегда были виноградарями и трактирщиками. Я первый, кто не пошел по стопам родителей. Зато моя дочь вновь занялась виноделием.

– Вам что, не нравилось вино?

Отец рассмеялся.

– Нет, конечно же нравилось, и виноградники всегда притягивали меня. Но прежде, чем я выбрал свою будущую специальность, мне пришлось стать солдатом и уйти на фронт, и там я понял, что именно мне нравится. Четкая организация. И после плена я пошел в экономику. Кроме того, двоюродный брат, которого из-за больной ноги не взяли в армию, семь лет вел все дела на виноградниках, и я не хотел отбирать их у него. Но как мне их не хватало, моих виноградников! Я потому и женился-то так поздно. Жениться и не поселиться со своей женой рядом с нашим виноградником, а жить в другом месте – этого я себе вообще не мог представить.

– А что вы делали в плане организации во время войны?

– Все что угодно. В России я имел дело с произведениями искусства. Коммунисты превратили церкви в склады, мастерские, амбары, конюшни, и мы из-под гор мусора и хлама вытаскивали великолепнейшие иконы, светильники и другую церковную утварь.

– И что стало с этими ценностями?

– Мы сделали опись найденных сокровищ, упаковали их и отослали в Берлин. Что с ними стало в Берлине, я не знаю. С организационной точки зрения интересней было во Франции, где я занимался вопросами поставок зерна и вина.

– А в Италии?

– В Италии я был чем-то вроде атташе по экономическим вопросам при последнем правительстве Муссолини.

Анди слушал потрясенный.

– Так много ты еще никогда не рассказывал о войне.

– Но сейчас должен был это сделать. Необходимо рассеять ее недоверие. – Отец посмотрел на нее мудрым и добрым взглядом.

Вечером, когда Сара и Анди лежали в постели, они вспомнили этот мудрый и добрый взгляд. Да, его отец хорош собой – красивой формы голова с коротко подстриженными седыми волосами, и в лице так прекрасно сочетаются крестьянская порода и острый ум. Но под этим взглядом ей стало не по себе.

– Откуда он знает, что я еврейка? Ты что, говорил ему об этом?

– Нет, и я не знаю, имел ли он это в виду, когда говорил о недоверии. Судя по тому, как ты спрашивала, не оставалось ни малейшего сомнения в том, что ты хочешь получить определенный ответ.

– И что за ответы я получила? Что делает кто-то вроде немецкого «атташе по экономическим вопросам» у Муссолини, который правит своей страной лишь благодаря немцам? И что это такое, заниматься поставками вина и зерна из Франции в Германию? Речь шла о военной добыче, и во Франции, и в России, то есть о разбое и грабеже.

– Почему же ты его не спросила?

Но нет, Анди был рад, что она не спросила отца, и он ей не ответил и не показал икону в своем рабочем кабинете.

– Поэтому я и веду речь о его взгляде. Он сказал мне своим взглядом, что на всякий мой вопрос у него всегда найдется ответ, который покажет неправомерность моего недоверия к нему. Но сам он при этом мне ничего не расскажет.

Анди вспомнил о своих спорах с отцом, тогда у него возникало похожее чувство. И в то же время ему не хотелось, чтобы в грабеже и разбое упрекали его отца.

– Я верю, что русские церковные ценности погибли бы, если бы он и его люди не спасли их.

Сара, лежавшая на спине, вскинула было руку, будто хотела сделать какое-то принципиальное замечание. Но потом опустила.

– Может быть. Да мне все равно, что мне до них, до русских икон, французского вина и зерна и его дел с Муссолини. И пока ты не смотришь на меня так же, как твой отец, пусть он смотрит, как хочет. Твоя мать очень милая женщина, мне нравятся твоя сестра и ее дети. – Она задумалась. – А твой отец, это еще тот тип, видит бог. – Она повернулась на бок и посмотрела на Анди. – Как прекрасна была наша поездка на поезде! А вид с горы! Давай завтра походим по городу? А сейчас займемся любовью?

6

В Берлине он впервые ощутил страх, что несхожесть миров, в которых они жили, может поставить их любовь под угрозу. Они побывали в Мюнхене и в Ульме, на Боденском озере, в Шварцвальде и во Фрайбурге, и Сара рассматривала все внимательными, добрыми глазами. Она любила природу больше, чем город, и этот пейзаж на краю долины Рейна глубоко запал в ее сердце, это была любовь, как любовь к Анди, к Горной дороге, Ортенау, Маркграфскому краю. Целый день они провели в термах Баден-Бадена. Там был вход отдельный для женщин и отдельный для мужчин, им отдельно делали массаж, они отдельно потели в сухой финской и влажной римской жаре, затем встретились в обрамленном колоннами центральном зале старых терм в бассейне под высоким куполом. Он еще никогда не видел ее идущей к нему абсолютно обнаженной. Как она была прекрасна – длинные черные волосы, ясное лицо, округлые плечи, полные груди, плавные бедра; коротковатые, но прекрасной формы ноги. Как грациозно она шла – гордая своей красотой и одновременно смущенная, что он так открыто разглядывает ее. Как мило она улыбалась, иронично, так как знала толк в иронии, счастливая тем, что ею откровенно восхищаются, и исполненная любви.