Обретение - [4]

Кружка. Мальчик вспомнил, как его мучает жажда… ещё этот противный вкус крови. Вкус крови… Чего же так испугался монах? Что тут так не равнодушно к крови? Внутри самого святого, что есть на земле, внутри храма Господа нашего бога!..

Мальчишка схватил кружку и принялся жадно пить огромными глотками. Вода стекала по подбородку, булькала по глотке, наполняла желудок… Мальчик замер.

«А вдруг яд?! — Сознание обожгла очередная вспышка страха. — Да ну… Нет. Зачем тогда всё это представление? Легче уж там, в туннеле. Подкрался сзади и того… Хотя не так всё просто! Тогда жертву нужно тащить в логово на себе. А тут как просто: ягнёнок самостоятельно добрёл до хлева, под сводом которого расположена самая настоящая скотобойня! И ножичек тоже причём!.. Поманил и полдела сделано! Сейчас нахлынет хищная свора и начнётся… сатанинский пир».

Мальчик выронил кружку. Та грохнулась об пол и отскочила в солому. Мальчик вздрогнул. Машинально шагнул к куче. Присел, пошарил руками. Вот оно! Он сжал пальцы и потянул руки обратно…

Но это была не кружка. Древний свиток с печатью, опоясанный влажной бечёвкой. Мальчик сам не понял, что такое творит. Руки действовали механически, сами по себе. А глаза зрели в поисках истины.

И они узрели писаный пером текст:

«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от Бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть Диавол и Сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время».

Мальчик выронил свиток и отшатнулся назад. Потом всё же совладал с собой: потянулся к страшному посланию, силясь унять дрожь во всём теле. Он в который уже раз спрашивал у себя, что всё это значит. Спрашивал, но не мог дать однозначный ответ ни на один из имеющихся у него вопросов. Что именно искал его отец вот уже не первый год? Верит ли он сам в то, что ищет? Верит ли, что действительно найдёт?

«А может… — Глаза мальчика округлились. — Что если уже нашёл… Или наоборот, Оно нашло отца… Оно, запертое под печатями».

Мальчик поскорее свернул свиток и опоясал его бечёвкой. Кое–как пристроил на место печать. Сунул свёрток обратно в солому. Подобрал оброненную кружку. Встал, поставил ту на стол, а сам плюхнулся на кряхтящий табурет. Испуганный взор мальчика упёрся в стену. На той проступили непонятные символы и строки. Было очень похоже на японские иероглифы, только однотипные, словно кто–то неимоверно терпеливый изо дня в день вычерчивал на крошащейся извёстке одну и ту же фразу.

Мальчик побледнел. Он понял, что это вовсе не иероглифы. Это самый обычный календарь. Календарь, составленный из вертикальных чёрточек, что обозначали дни недели, которые пересекала отчаянная диагональ. Это был календарь узника, вынужденного коротать под сводами темницы отмеренный ему срок.

Мальчик пригляделся и обомлел. Стена целиком была усеяна чёрточками… как и противоположная… что и две другие…

Мальчик ходил вдоль стен и понимал, что сходит с ума. Монах провёл тут тысячелетия, как бы дико это не прозвучало. Он томился под землёй веки вечные. Возможно, именно по этой причине и утратил речь.

«А что если и разум?! — Мальчик вернулся к столу, сел и принялся раскачиваться из стороны в сторону, держась руками за край табурета между разведёнными ногами. — Ведь нередко безумцы совсем не говорят, а если говорят, то несут несусветный бред. Вдруг монах вовсе и не видел отца. Вдруг ему это просто пригрезилось. Ведь именно я завёл речь об отце первым, а монах мог просто домыслить… Стоп! Безумцы не могут мыслить. А это значит… Блин! Что же это за место такое? Кто в действительности этот монах? Где папа?..»

Мальчик понял, что не может бездействовать и дальше, в ожидании неизвестности.

«Если бы всё обстояло как надо, тогда монах не стал бы так странно себя вести, не испугался бы крови, не закрыл бы меня в своей келье… или как она там у них называется… Он бы сразу отвёл к отцу. Раз не отвёл, значит что–то не так. Это как не надо. Поэтому нужно действовать самому. Выбираться. Бежать. Разыскивать!»

Мальчик соскочил с табурета. Решительно подошёл к двери. Толкнул ту от себя. Тщетно.

А чего он хотел? Что та отворится под звон переливчатых колокольчиков? Что его ног коснутся пушистые головки одуванчиков? Или что пространство катакомб наполнится солнечным светом?.. Нет, дружок. Теплом здесь и не пахнет. Здесь пахнет мраком, который повсюду. Плюс ко всему, в этом мраке скрывается что–то злобное и страшное. Что–то, что так любит кровь.

Мальчик поёжился. Обхватил руками худенькие плечи. Принялся ходить из угла в угол, громко сопя и раскачиваясь на подкашивающихся ногах. Он не знал, сколько прошло времени с момента ухода монаха. Не знал, когда именно тот вернётся. Вернётся ли? И если вернётся, то с кем?..

Сколько, вообще, прошло времени с момента их спуска? Если больше суток, должны были хватиться. Мальчик замер.

«Если не папы, так меня. Но я не сказал, куда пошёл…»

Мальчик вновь зашагал, шмыгая носом. Отчаяние наступало со всех сторон исчерченными стенами… Под ногой что–то хрустнуло. Мальчик тут же замер. Откинул носком кеды ворох соломы.