Обреченный на бой - [2]

— Есть, — вдруг заорал кто-то в толпе, — есть кровь!

Но князья и сами видели, что кожа на шее, натянутая между двумя позвонками, рассечена короткой царапиной, кровь выступила и лежала жирным, набухшим червяком. Однако ни одной капли не пролилось на землю. Князь Чегор восхищенно цокнул языком и, как старший по годам, громко выкрикнул древнюю формулу:

— Наказан и прощен!

Толпа возбужденно загудела. А Старейший вдруг наклонился и помог подняться князю Барготу. Тот был взмокший и растерянный. В миг, когда лезвие коснулось его шеи, он успел распрощаться с жизнью.

— Спасибо за заботу о домене, князь, — серьезно произнес Старейший и повернулся к остальным: — И вам спасибо, властители долин и побережья. Завтра к полудню жду вас на совет. Да пребудут с вами духи предков. — И, резко повернувшись, двинулся сквозь возбужденную толпу к палаткам Дивизии.

У полога штабной палатки он обернулся к отставшему на полшага Гагригду и ласково похлопал его по плечу:

— Ну что, ежик, пришлось сдерживать характер?

Тот смущенно хмыкнул.

— Ладно, иди отдыхай. О твоих делах я наслышан, одобряю, ну а подробности завтра доложишь.

В палатке, у стола, сидел человек в стандартном серо-черном комбинезоне «ночной кошки». Старейший плотно задернул полог и, знаком посадив вскочившего гостя, растянулся на разостланной в углу огромной шкуре пещерного медведя.

— Ну, что скажешь, король сумерек?

Посетитель соскочил с раскладного кресла и, опустившись на корточки, произнес:

— Завтра.

Старейший презрительно фыркнул:

— И все? Да об этом знает половина войска. Франк, сколько раз тебе говорить: что, где, когда — это тактика. Если мы ограничимся тактикой, они нас раздавят. Ты мне ответь — почему?

Собеседник медленно кивнул:

— Я думал, но… я не знаю.

— Думать, милый, мало, надо искать. — Старейший нахмурился, потом спросил: — Что ты можешь сказать о том большем шатре?

— Что у выхода из Лягушачьего лога? Это капище.

— А почему капище в шатре?

— Ну-у-у…

Тот, кого назвали Франком, озадаченно потерся щекой о правое плечо. А действительно, почему?

Старейший иронично посмотрел на него.

— Вот-вот, милый, я думаю, ты идентифицировал все собравшиеся кланы и роды, локализовал вождей и старейшин, прочесал каждый бугорок в долине, а ответа на мой вопрос не знаешь.

— Но мы и не искали, кому нужно капище?!

— А все-таки любое тасожское капище открыто всем ветрам, а это в шатре — почему?

— Ну-у-у… не знаю.

Старейший неодобрительно покачал головой, но глаза блестели, явно посмеиваясь над смущением молодого начальника «ночных кошек».

— Там Чернозуб.

— Что-о? — У Франка округлились глаза. — Но ведь это значит… — Он замолчал, не смея произнести вслух вспыхнувшую мысль.

— Ты прав, если они волокут за собой воплощение Великого Отца Степи, это не набег, это кочевье. Похоже, их кто-то выдавливает из степи. Или… тащит.

— И что же нам делать?

Старейший глубоко вздохнул:

— Займемся арифметикой. — Поймав удивленный взгляд Франка, рассмеялся: — Минус на минус дает плюс. Поднимай «ночных кошек». Сегодня ночью пойдем говорить с ханами. К заходу луны чтоб были готовы, а я пока вздремну. Третьи сутки в седле.

Когда за Франком упал полог, Старейший завернулся в медвежью шкуру и, засунув под голову кулак, попытался задремать, но сон не шел. Перед глазами вдруг как живые встали лица из другого времени и иного мира.

Часть I Раб

Полковник в отставке Казимир Янович Пушкевич на риторический вопрос: «Чем солдат отличается от убийцы?» — мог бы ответить так: «Солдат убивает намного больше». И был бы полностью прав, особенно если на место расплывчатого понятия «солдат» он поставил бы самого себя. Самый знаменитый убийца всех времен и народов — Джек-потрошитель — отправил на тот свет немногим более десятка жертв. Двадцатый век породил монстров, убивших сотни. За свою долгую воинскую судьбу полковник Пушкевич отправил на тот свет своими руками несколько тысяч человек, а если учесть и погибших в пущенных под откос эшелонах, а также иные жертвы его диверсий, то счет можно было вести уже на десятки тысяч. Возможно, если бы кто узнал, что невысокий, сухонький старичок, каждый день степенно прогуливавшийся по тенистым скверам Бульварного кольца, являлся одним из самых мощных видов оружия рухнувшей сверхдержавы, к нему бы тотчас прицепились километровые хвосты журналистов, а суматошные пикетчики расцветили его маршруты яркими плакатами, но сие было скрыто покровом тайны, за которым бдительно следили неутомимые стражи архива бывшего КГБ.

Между тем его детство никак не предвещало такую судьбу. Его отец был потомственным шляхтичем. На определенную традициями воинскую стезю у семьи Януша Пушкевича не хватило денег, поэтому весьма одаренный юноша вскоре очутился в Краковском ветеринарном училище. Блестяще закончив училище, он без экзаменов был принят на медицинский факультет Варшавского университета. Отдав дань модному в студенческой среде увлечению учением господина Маркса, студент Пушкевич благополучно отошел от р-р-революционной деятельности, чему не смогла помешать даже встреча с будущей звездой русской революции — господином Дзержинским. До самой войны господин Пушкевич практиковал в Варшаве и Лодзи, завел полезные знакомства и считался завидным женихом. Война, революция, немецкая оккупация и образование Польской республики пронеслись над головой частнопрактикующего врача, особо его не задев, но «санационный» режим Пилсудского заставил припомнить неосторожное увлечение юности и озаботиться дальнейшей судьбой. Доктор Пушкевич счел за лучшее исчезнуть из столичных салонов и, припомнив первую профессию, удалился во вновь присоединенные восточные земли, нанявшись управляющим у своего давнего варшавского знакомого.