Обреченный - [10]

Вдруг Стас схватил его руками за плечи. Острый ноготь оцарапал кожу под ключицей. Шелестов вырвался на поверхность.

— Кажется, ты решил свести счеты с жизнью? — спросил Стас.

Шелестов дышал часто и глубоко, с хрипом, со стоном и смотрел на Стаса так, будто не узнавал его. Потом лег на спину и медленно поплыл куда-то. На его ресницах еще не обсохли капли, и солнце казалось усыпанным радужными шариками, нанизанными на нити. Над ним кружилась чайка… Нет, там была не чайка. Там был орел, думал он, прислушиваясь к своей вдруг ожившей памяти. Надо мной кружил орел. А Бородатый стоял совсем рядом, на берегу, и умывался… Нет, он только мыл сапожки. Короткие натовские сапожки с высокой шнуровкой. Автомат висел на плече, стволом вниз… Он смотрел на меня и что-то говорил… Нет, он молчал, он думал, надо убивать меня или нет… Так что же было дальше? Он убил меня или не убил? Я живу или мне это только кажется?

Глава 10

Тускло-красная луна тяжело поднималась над морем. Она давала достаточно света, и Шелестов легко прыгал с камня на камень. Он сел на песок у самой воды и стал глядеть на далекие огоньки. Внезапно на него нахлынули воспоминания, что случалось с ним не так часто. Лисков, следователь, Алла, Гусев закружились в его мыслях. Надо будет позвонить друзьям из ближайшего поселка, думал он, правда, без особой радости. И почаще вспоминать их, иначе забуду к чертовой матери до приезда в Москву.

Он вздохнул и начал карабкаться наверх. Вскоре увидел россыпь огней — горящие свечи, расставленные на камнях вокруг палатки. Еще несколько шагов, и Шелестов услышал приглушенные голоса Стаса и Даши.

— …мне даже становится страшно, будто это уже не он, а кто-то другой, живущий в нем, — говорила Даша.

— Пока память возвращается лишь на уровне ощущений и ассоциаций, — глухим голосом отвечал Стас. — Видишь, мы смоделировали несколько ситуаций, и в нем стали просыпаться рефлексы. Рефлекторная память намного прочнее зрительной или слуховой.

— Но почему ты так волнуешься?

— Мне не нравится характер его ассоциаций… Они связаны с каким-то крайне драматическим периодом его жизни… К тому же я забыл перед отъездом посмотреть результаты томографии.

— И что же теперь?

— Продолжать работу! Нужна полноценная нагрузка — и физическая, и психическая, и, конечно, упражнения… И снова создавать модели различных ситуаций, чтобы вызвать у него полный спектр эмоций. Глядишь, и зацепим кончик ниточки и потянем, потянем… Сними, пожалуйста, чайник, кипит уже…

Они замолчали. Шелестов, пятясь, отполз за камни, встал и тихо пошел в сторону. Экспериментатор хренов, думал он. Никогда не поймешь, что у него на уме. Они оба разыгрывают передо мной дешевый спектакль про любовь, моделируют ситуации и думают, что я клюну на это фуфло.

— Шура! Шелестов! А-уу!

Шелестов замер в плотной тени огромного валуна, сел под ним и стал тереть лоб. Ну вот, накаркали, башка разболелась, а анальгин остался в рюкзаке. Вокруг него была беспросветная тьма, и потому он не заметил, как внезапно у него потемнело в глазах.

Он сидел и слышал крики в темноте. Мелодично у них получалось, будто пели дуэтом. А днем молчали, как глухонемые. Стас лишь сопел, да исподлобья пялился на Дашу, а она изо всех сил старалась его не замечать, да Шелестову глазки строила. Артисты!

Он не хотел ни слышать их голосов, ни видеть их лиц. Все лживо, фальшиво, все вранье — и не только эта любовь, но и придуманная дружба, и придуманные экстремальные условия, и якобы удачная связка. Все это, оказывается, модель, бутафория. Эти люди никогда не были в настоящих горах с заснеженными пиками, ледопадом и гипоксией, они никогда не ползали под пулями, не рисковали жизнью, не теряли в бою друзей. Так какие тут могут быть эмоции? Одно сплошное разочарование.

Боль не отпускала. Он привык переносить ее спокойно, не морщась, и приступ, обычно, проходил быстро. Главное — отвлечься.

— Саня! Ты где?

В кромешной тьме было уютно. Тьма бывает надежнее стены, надежнее бронежилета и даже друга.

Он засыпал, и снились ему слова, которыми он произносил сам себе, а потом, миновав провал, он услышал шум волн. Потом почувствовал себя. Болела спина, затекли ноги. Он открыл глаза. В бледно-матовом небе пикировали чайки. Напротив, похожий на скалу, стоял Стас. Он напоминал памятник Ришелье.

Было еще, наверное, очень рано, часов пять или шесть. Море сливалось с небом, они сейчас занимали большую часть полотна, которое рисовала природа. Немного места отводилось серым камням. И больше никаких цветов. Для остальных красок еще не пришло время.

— Я искал тебя всю ночь, — сказал Стас. Глаза его, в самом деле, были красные.

— Ну и как, нашел?

— Нет! Не нашел. Я по-прежнему тебя не вижу. Уже вторую неделю…

— А тебе это надо, Стас?

— Это тебе надо, дубина.

Шелестов с трудом встал, растирая затекшие ноги, поднял с камней сырое полотенце. Его знобило, он начал размахивать руками, но от этого стало еще холодней. «Где там мой свитер? Мой теплый мягкий свитер?» — бормотал он, взбираясь по камням к палатке.

Даша, одетая в джинсы и куртку, сидела у входа в палатку. Лицо ее было усталым, даже изможденным. Безразлично посмотрела на Шелестова и снова отвела взгляд на море. Стас быстро упаковался в спальник и стал неподвижен. Шелестов пробормотал "только сон приблизит нас к увольнению в запас", застегнул на себе молнию спального мешка, и тепло укрыло его тело, и голова налилась тяжестью, раздавливая мягкотелый рюкзак, который использовался в качестве подушки.