Обреченные невесты - [36]

— Элисон говорила, у вас агорафобия?

— Это правда. — У нее сжались губы, и она принялась рассеянно покусывать ноготь.

— Вы никогда не покидаете центр?

— Нет.

«О фобиях своих говорить ей, судя по всему, не хочется. Это может стать серьезным препятствием для предполагаемой помощи с ее стороны», — размышлял Брэд.

— Что-нибудь еще? Какие-нибудь страхи, проблемы?

— Ну вот, теперь вы заговорили, как мозгокоп какой-нибудь.

— Я не хотел…

— Я могу вам доверять? — перебила она.

— Конечно, вы можете мне доверять.

— Видите ли, когда однажды я услышала, что могу доверять им, и открыла дверь, мне сунули в рот дуло пистолета, — без выражения произнесла Птичка.

— В таком случае не доверяйте мне.

Глаза у нее затуманились, девушка отвернулась к окну.

— Только пистолет я и запомнила, больше ничего. Мой отец был убежденный пресвитерианец. Богач, эксцентрик. Он был убежден, что все мы сговорились украсть у него деньги и отдать их дьяволу. Он страдал параноидальной шизофренией. — У нее задрожали руки.

— Я… мне очень жаль.

— Продержав месяц взаперти, он пытался убить меня. Он убил мою мать и моего брата. Думал, что и меня убил. А потом покончил с собой. — В глазах у нее сверкнули слезы. — Но моя старшая сестра Энджи к тому времени уехала из дома, так что ее этот кошмар не коснулся. Она живет в Боулдере и по возможности навещает меня. Она знает, что отсюда мне не выйти.

История настолько потрясла Брэда, что он не находил ответных слов. Только повторил едва слышно:

— Мне очень жаль.

— Чего уж там. Живу, и ладно. Просто вспомнилось: кто-то стучит в дверь и просит открыть. Умоляет открыть, потому что любит меня. Затем — пистолет, и все. Остальное знаю по рассказам.

— Мне ужасно жаль, Птичка.

— Вы спросили, испытываю ли я страхи. Ответ: да, испытываю. Мнемофобия. Страх перед воспоминаниями. Вроде бы я не могу вспомнить дурное. — Ее мягкие карие глаза вновь наполнились слезами, но там и остались, по щекам не потекли. — Я испытываю чувства, я знаю, что случилось нечто ужасное, но что именно, вспомнить не могу.

— Может, оно и к лучшему.

— Может быть.

— А то, что случилось уже здесь, помните?

— Да.

Брэд ощутил странное волнение. Не за тем он приехал сюда, чтобы уйти с разбитым сердцем. Но глядя на Птичку, утонувшую в своем страшном прошлом, ему захотелось броситься к ней, обнять, сказать, что с ним ей будет покойно.

Если бы не две фобии, Птичка скорее всего давно могла бы оставить центр. Кто знает, где бы она в таком случае оказалась. Может, вышла бы замуж, нарожала детей. Или работала на Уолл-стрит, а то и в ФБР — способности у нее выше среднего. А уникальное чутье Птички могло бы сослужить бесценную службу при любом расследовании.

Увы, болезнь не позволяла ей воспринимать его адекватно. Коль скоро есть возможность, что это Брэд стоит за дверью с проклятым пистолетом, она не может ему доверять. Если только он не разоружится и не отдаст ей пистолет.

— Когда-то, — заговорил Брэд, — я был влюблен в девушку. Ее звали Руби. Она была красива. Темные волосы, как у вас, и рост приблизительно такой же. Невысокая, но вся, знаете ли, настоящий сгусток энергии. Мы играли в университетской теннисной команде. Но Руби казалось, что она недостаточно хороша собой, и она убила себя. Мне кажется, я так и не смог оправиться от этого несчастья. И кроме вас, говорил о нем лишь еще одному человеку. — Брэд пристально смотрел на собеседницу, не вполне осознавая, что сделал это признание.

— Как вам кажется, я красивая?

Брэд ожидал чего угодно, только не этого, однако сразу понял ход ее мысли. Самоубийство, смерть, болезнь сердца — со всем этим она была более чем знакома и все отметала, как отметала страшные воспоминания. Потому что иначе не выжить. А взамен сосредоточилась на том, что он утратил красивую женщину.

Не дождавшись ответа, Птичка продолжила:

— Стало быть, нет. Ничего страшного. У меня ведь нет ни малейшего представления о красоте. Все, что мне известно, так это что я могу жить только здесь. Это мой дом. От меня отказался собственный отец, и мир отвергает таких, как я. Я не знаю, что такое быть красивой, не знаю, какую покупать одежду, не знаю, как сделать так, чтобы от меня не пахло.

Эти слова поразили Брэда. Только трудно было понять, чего в его чувствах к ней было больше — сострадания или уважения.

— Вряд ли вы осознаете, что представляют собой женщины за стенами этого заведения, ведь ваше заточение длится так долго, — вымолвил наконец он. — Не все так, как говорят.

— А вам, должно быть, больно, — негромко проговорила она.

Неожиданно ему стало трудно дышать. Тон такой, будто она все понимает, и от этого у него даже волосы на голове зашевелились.

— Вы все еще не можете понять, как это она могла убить себя, если вы сделали ее жизнь стоящей того, чтобы жить.

Брэд почувствовал, словно ему нанесли удар в солнечное сплетение. В горле запершило, и он отвернулся, стремясь подавить тоску, нахлынувшую под воздействием ее слов.

— Ничего, — выдохнула Птичка, — я тоже борюсь со своим эго.

Она замолчала, а Брэд почувствовал: хотела Птичка или нет, но они стали близки. У обоих одинаковый страшный секрет. В каком-то смысле они родные по духу, как бы дико это ни звучало.