Обреченная - [16]

Ноа

Ноа

Ноа

Оно означает движение и стремление, хотя смертникам от этого ни холодно, ни жарко.

Ноа.

Оно так легко соскальзывает с моих уст. Хотелось бы, чтобы ты произнесла его вместе со мной.

Прости меня за все, но с кем мне еще поговорить об этом, как не с тобой? Дорогая, я подумала, что обязана рассказать тебе о моем визите. Мне столько лет потребовалось, чтобы заставить себя прийти туда. Я пыталась переехать – знаю, что ты хотела бы этого. Я пережила потерю твоего отца. Слава богу, тебе не пришлось видеть, как он угасает! Я пыталась обзавестись друзьями, но, думаю, люди до сих пор боятся меня, так что связей у меня маловато. Это забавно, поскольку я не знаю, боятся ли меня люди из-за того, что случилось, или они всегда боялись меня, а я только что это осознала.

Сара, я очень-очень хочу узнать, что ты думаешь насчет «Матерей против смертной казни». Ты была со мной все это время, с того самого момента, как я выступила против нее на процессе, до того момента, как я организовала МАСК, до самой этой недели, когда я посетила тюрьму. Ты была так близка к тому, чтобы стать матерью! Впервые стать матерью. Я знаю, что ты поняла бы этот инстинкт. Ты понимаешь – как любой, кто создает жизнь, – не нам ее отнимать. Просто нельзя так. Мне жаль, что я столь долго к этому шла, но, наконец, пришла все-таки.

Я мало рассказала о визите в тюрьму (я расскажу, честное слово, просто мне трудно сосредоточиться прямо сейчас). Я сейчас работаю с адвокатом, который первый год сотрудничает с моей фирмой, Оливером Стэнстедом. С первого дня он выказал интерес к оказанию бесплатных юридических услуг – особенно к защите осужденных. Ни один из первогодков не пожелал пачкать свой новенький костюм работой в тюрьме, а Оливер вошел в мой офис более нетерпеливым, чем следовало бы, словно он спланировал все это заранее. Поначалу он застал меня врасплох. Он – выпускник Кембриджа. Вышел с дипломом первой степени по двум специальностям, много путешествовал по Америке, а также отклонил предложения большинства крупных фирм Нью-Йорка по летней отработке. Он выбрал нашу фирму в Филадельфии в качестве постоянного места работы. Я действительно помню его первоначальное заявление на летнюю практику несколько лет назад. Я всегда помню зарубежных кандидатов. Их резюме обычно отпечатано на листах формата А4, и они никогда не утруждают себя американизацией произношения. Но он, однако, это сделал. Как раз сейчас мы вдвоем. Я основала МАСК вскоре после того, как он пришел ко мне в офис со своей невероятной улыбкой и в блестяще сшитом костюме. Ты наверняка втюрилась бы в него. Я уверена, что Ноа – уже.

Я говорю это откровенно и надеюсь, что ты одобряешь меня. С помощью МАСК мы с Оливером составляем прошение о помиловании Ноа. Это почти формальность, бесполезное заявление, которое мы подаем нашему верному губернатору и которое, более чем вероятно, будет отклонено.

Но не беспокойся – Ноа никогда не увидит света дня. Мы просто пытаемся заставить губернатора заменить ей смертный приговор на пожизненное заключение, чтобы она провела долгие оставшиеся ей десятилетия жизни за решеткой. Она останется под строгим наблюдением, по-прежнему осужденная за убийство, и будет продолжать страдать за все, что сделала, и ее надменность, эгоизм и самоуверенность превратятся в труху. Но она будет жить. Не нам убивать ее, точно так же, как не ей было убивать тебя. Я десять лет шла к этому, но теперь я уверена. Ты меня ведь понимаешь, дорогая, правда? Я знаю, что понимаешь. Она заслуживает этого. Это куда более тяжелое наказание за то, что она отняла тебя у меня, чем умереть у меня на глазах.

Я должна сейчас идти. Может, мне не следовало писать тебе, но выдалось несколько минут, и я больше ни с кем не хочу их делить.

Всегда твоя,

Мама

Пять месяцев до дня «Х»

Глава 4

Думаю, что больше всего мне не хватает вот чего: видеть, как в тихий вечерний час солнце сидит, крепко вцепившись когтями в облака. Видеть эту длинную полосу, пронзающую тучи, этот направленный вниз луч, подобный указующему персту строгого учителя, вещающего о существовании высшей цели бытия. Не хочу сказать, что обрела здесь религию из-за того, что не могу больше видеть заката. Господи, это было бы таким штампом, а я скорее сдохну, чем создам о себе такое впечатление. Но порой я сижу в одиночестве и думаю – а вдруг сейчас облака собрались вместе, беседуют друг с другом?.. Похожи они сейчас на комочки хлопка в туго застегнутом на молнию мешке или плоские, как блинчики? Или накачаны ли они той дождевой краской, от которой облака наливаются серым, черным и антрацитовым?

Забавно, как в отношении многих вещей реализуется троичность. Кучевые, дождевые, слоистые. Тройное заклинание. Три штриха – и тебя нет. Крибле, крабле, бумс. И то, что мне предстоит умереть от трех ядов, тоже, наверное, имеет свой смысл. Тиопентал натрия, бромид панкурония, хлорид калия. Коктейль из трех препаратов, который сначала обезболивает, потом парализует, потом убивает. Как мне сказал мой адвокат, это куда гуманнее, чем прежние способы, которые включали чуть ли не всё на свете, не ограничиваясь публичными казнями во всех видах – расстрел, повешение, газовую камеру, электрический ток и, конечно, нашу родную смертельную инъекцию. По некоторым причинам ее все равно называют «стулом», как в старые добрые времена. Однако шприцем никого не поджаришь. Всем заключенным это прекрасно известно, как и то орудие убийства, из-за которого каждый сюда попадает. Нет. Приговоренные просто переживают дурную анестезию, а потом получают паралич, который не дает им рассказать никому, что хлорид калия на самом деле причиняет боль. Такую боль, что в венах внезапно взрывается вулкан, и лава медленно растекается по телу, на ходу сжигая и спекая артерии и органы. Словно горишь живьем, только кричать не можешь.