Обреченная любовь - [2]

Террористические движения я выбрала своей темой не случайно. — я с младых ногтей ощущала себя членом тайной террористической организации, цель которой проучить человечество за все его мерзости и грехи передо мной и перед самим собой. Поначалу меня мало смущало, что в этой организации не было других членов, кроме меня. Это как-то даже возвышало меня в собственных глазах, потому что подчеркивало мою исключительность и неповторимость.

Но постепенно меня начало охватывать зияющее чувство невыносимого одиночества, которое становилось все более зияющим после каждой моей любовной неудачи. И выхода из этого не было никакого, потому что вся моя любовная жизнь состояла из сплошных неудач. Подкатиться ко мне пытались многие, привлеченные картинно воспроизведенной в моем облике комбинацией маминой фарфоровой миловидности с папиной нордической статью. Но каждый, кому я позволила к себе приблизиться, надолго возле меня не задерживался, а шарахался прочь с такой скоростью, будто его отшвырнуло взрывной волной. Я просто диву давалась, каким чутьем все они так быстро распознавали затаившегося во мне психологического монстра.

От одиночества я зверела все больше и больше, ужесточая и совершенствуя разрушительную программу своей единоличной террористической организации. Меня перестала радовать моя исключительность, и я приступила к поискам единомышленников. Главным моим утешением было изучение уставов и судеб других террористических организаций, более многолюдных и результативных, чем моя. Хоть их борьбу в то время было принято у нас называть революционным движением, я давно поняла, что они и есть мои легендарные герои — террористы..

Особенно увлекла меня история боевой группы, оперировавшей в Германии в семидесятых годах и официально известной под именем «Отряд Красной Армии», а неофициально прозванной «Бандой Баадер-Майнгоф».

Впрочем, сегодня слово «известность» в применении к «Отряду Красной Армии» звучит изрядным преувеличением, поскольку по сути он почти начисто забыт. Настоящей славой группа была окружена тогда, когда ее члены взрывали американские ночные клубы, пускали под откос пассажирские поезда, и похищали крупных промышленников — не для денег и не для пользы, а только для того, чтобы проучить буржуазное общество. Я немного преувеличила — поезда взрывали не они, а итальянцы, но уж, конечно, не без их помощи. В середине семидесятых вся Германия ходила ходуном из-за их отважных операций, немецкая интеллигенция в основном им сочувствовала, а многие даже помогали — давали им в пользование свои автомашины и прятали их в своих квартирах. Но довольно быстро на членов группы началась полицейская охота, в результате которой их арестовали одного за другим и заточили в страшную тюрьму Штаммхайм, перестроенную специально для них так, что заключенным была обеспечена полная изоляция.

Поначалу немецкое правительство, притворяясь законным и справедливым, затеяло было против них показательный судебный процесс. Но поскольку лидеры группы не стали на колени, а вели себя смело и гордо, резко разоблачая в своих речах язвы сытого потребительского общества, наши полицейские власти сменили тактику. Повод им подали палестинские соратники «Отряда Красной Армии», дерзко похитившие и угнавшие в Могадишо самолет «Люфтганзы» с целью вызволения немецких товарищей по оружию из тюрьмы Штаммхайм.

В ночь освобождения заложников в Могадишо германские власти официально объявили, что лидеры группы Баадера совершили коллективное самоубийство. Но я в это не верю. Я думаю, что полиция воспользовалась общественным замешательством, вызванным дерзким похищением самолета, и инсценировала коллективное самоубийство, тогда как на самом деле беззащитные заключенные были злодейски убиты по отдельности в своих одиночных камерах.

С тех пор общество начало стремительно их забывать. И очень быстро забыло. Конечно, многие лица и организации приложили руку к тому, чтобы ускорить это забвение — новая Германия стыдилась своих героев. О группе «Баадер-Майнгоф» перестали писать в газетах, издательства неизменно отклоняли книги, посвященные их подвигам, документы об их деятельности были сосланы в самые дальние ящики архивов. И только я не забыла их — с унаследованным от папы немецким упорством я приступила к розыскам.

Я перерыла горы пыльных бумаг и разыскала авторов отклоненных издательствами книг. Я составила списки членов группы, — всех, дела которых мне удалось раздобыть, — мертвых, живых, отбывающих заключение и разыскиваемых полицией. И на каждого построила подробное досье. Мне пришлось преодолеть изрядные препятствия для того, чтобы прочесть хранящиеся в архивах письма членов группы — из тюрьмы на волю, с воли в тюрьму и из одной тюрьмы в другую. Некоторые пользовались хитроумной кодировкой, так что моя работа над перепиской практически началась с изучения тех кодов, которые были доступны.

К счастью, вместе с маминым кукольным личиком мне не досталась ее русская безалаберность — я наловчилась так справно сортировать и регистрировать разрозненные документы, что очень быстро у меня в руках оказалась уникальная картотека участников погибшего движения. Часто, оставшись наедине с творением рук своих, я подолгу им любуюсь — и совершенством умело составленного индекса, и каждой карточкой в отдельности. Я часами перебираю эти картонные квадратики, выравниваю углы, глажу их глянцевитые поверхности, и постепенно мне начинает казаться, что зафиксированные там личности оживают под моими ласковыми пальцами и обретают вторую жизнь.