Образование Венецианской колониальной империи - [21]

С XVIII в. зазвучали протесты против «казенных» историй и наемных историков Венеции и с другой стороны. Некоторые успехи капитализма во владениях Венеции пробудили к жизни или обострили национальные противоречия. С XVIII в. настойчивее, чем это было ранее, раздались протесты со славянской стороны. Это были голоса из Дубровника: в семидесятых годах появились сочинения Варги и Червы, в которых они разоблачали не только таких фальсификаторов истории взаимоотношений славянства с Венецией, как Сабеллико, но и такого умеренного сглаживателя острых углов как А. Дандоло. О боевом характере этих произведении можно судить уже по титулам отдельных глав, например в сочинении Варги: «Всегдашняя свобода Дубровника от венецианского господства, обоснованная и доказанная», или — «Еще одно обманное посягательство на нашу всегдашнюю свободу со стороны Дандоло и Сабеллико» и т. д.[233]

В XVIII же веке была сделана не совсем безуспешная попытка дать историю Венеции без «ольтремонтанских» французских и «казенных» венецианских крайностей, при одновременном игнорировании, конечно, славянских протестов. Эта попытка принадлежит немцу с французским именем, издавшему свой труд в русской уже тогда Риге. Мы имеем в виду «Политическую историю Венецианской республики» Лебре.[234]

Произведение это представляет собою критический синтез всей важнейшей исторической литературы XVI, XVII и отчасти XVIII вв., посвященной истории Венеции, причем автор скромно заявляет, что его работа основана на труде Аббата Ложье, но «с устранением его ошибок».[235] На самом деле Лебре широко использует первоисточники, из которых многие в его время были архивными материалами, и критически проверяет выводы С. Дидье, Санди, Амело де ля Уссей и др.

Содержание сочинения не точно соответствует его заглавию: оно в действительности значительно шире и рассматривает не только историю Венецианского государства, но останавливается и на экономических, и на социальных вопросах, и на вопросах культуры. Лебре делал попытки осветить эти вопросы также и применительно к колониальным владениям Венеции.[236] Затрагиваемые вопросы трактуются со всеми возможными по тогдашнему состоянию источников подробностями и излагаются языком ясным и выразительным.

Несмотря на свои аристократические симпатии, которых автор не скрывает[237], он рисует венецианскую политику, например в крестоносном движении, с таким реализмом[238], которому можно позавидовать при чтении некоторых современных произведений по этому вопросу.

Все это в значительной степени относится и к тем частям труда Лебре, в которых освещаются интересующие нас проблемы. Автору вредит только слишком доверчивое его отношение к венецианским источникам там, где в его руках нет других прямых указаний, которые он мог бы противопоставлять венецианцам, или их друг другу. Для примера укажем на его утверждение, что Дубровник уже с 998 г. получал своих «ректоров» из Венеции.[239]

Разумеется, книга Лебре устарела, и мы считаем бесполезным указывать на те ошибки, которые в ней встречаются. По полноте материала, по добросовестности исследования, по верности понимания большинства затронутых автором вопросов, — мы имеем в виду вопросы нашей темы, — книга Лебре несомненно является одним из лучших произведений ранней буржуазной историографии Венеции, не исключая и ее лебединой песни «Гражданской и политической истории венецианской торговли», написанным в последние дни Венеции ее патрицием Карло Антонио Марином.

Сочинение это выходило уже после гибели Венецианского государства, начиная с 1798 г.[240] Автор признает, что его гидом при написании работы был Фоскарини, и что он широко пользовался трудами других венецианских историков, писавших по «государственному заданию». Правда, автор замечает, что делал он это «не без необходимой критики»[241], но она мало заметна при трактовке по крайней мере тех проблем, которые нас занимают.

«Гражданская и политическая история венецианской торговли» в действительности не есть только история торговли, но и политическая история Венеции в самом широком смысле этого слова. Марин из ранних венецианских историков несомненно является наиболее основательным и достоверным, хотя и он при написании своего труда пользовался только повествовательными работами своих отдаленных предшественников, начиная с Диакона Джиованни, и почти не уделял внимания обширному документальному материалу венецианских архивов.

Не останавливаясь на многочисленных ошибках Марина в трактовке им частных проблем нашей темы, вроде преувеличенной оценки экспедиции Пьетро Орсеоло II, или изложения им истории ранних взаимоотношений Венеции с Дубровником[242], необходимо заметить, что он в общем довольно правильно наметил основные этапы становления Венецианской колониальной империи. Время Пьетро Орсеоло II, с именем которого связана первая попытка Венеции выйти за пределы лагун, он называет ее детством; время первого крестового похода он считает ее юношеским возрастом; время четвертого крестового похода — периодом возмужалости.[243]

В XIX в. историография Венеции перестает быть преимущественно венецианской. Гибель республики не могла не повлечь за собою сокращение числа работ, посвященных ее истории, а общий подъем буржуазной исторической науки в Европе способствовал появлению ряда сочинений на разных языках, авторами которых были или иностранцы, или итальянцы невенецианского происхождения. Это относится, в первую очередь, к первой половине XIX в., но в известной мере справедливо также и для второй половины этого столетия, если иметь в виду только крупные монографии, а не отдельные статьи в специальных журналах.