Образ мюзик-холла в неовикторианском романе - [5]
Первым мюзик-холлом – то есть заведением, специально построенным для представлений – стал зал «Кентербери» («The Canterbury Hall»), открытый для публики в 1852 году Чарльзом Мортоном. Зал вмещал 700 человек; публика располагалась за столиками, еда и напитки подавались на протяжении всего представления. При постройке этого здания впервые в Лондоне была использована «скользящая» конструкция кровли, позволяющая в ясные дни раскрывать куполообразную крышу и оставлять своеобразное «окно» над залом, что, несомненно, выгодно отличало зал «Кентербери» от других театральных сооружений эпохи. Атмосфера в викторианских театральных зданиях была не самой здоровой – духота и вредные выделения от газовых фонарей порой делали посещение спектакля невыносимой пыткой. Система вентиляции, как правило, либо отсутствовала вовсе, либо была очень несовершенной [51, с. 147].
Собственно музыкальные и комические номера показывались на сцене, оборудованной в конце зала. Ход представления регулировал ведущий Джон Колфилд (John Caulfield), а звездой программы был Сэм Коуэлл, которого Мортон переманил из клуба Эванса.
Популярность Коуэлла была настолько высока, что вскоре Мортону пришлось перестроить здание «Кентербери», чтобы увеличить число посадочных мест. В 1856 году обновленный зал был открыт. Он вмещал теперь до 1500 человек. Билет стоил от шести до девяти пенсов (в зависимости от места в зале). Закуски и напитки в стоимость билета не входили – их нужно было заказывать отдельно.
Мортон предпринял попытку сломать гендерные стереотипы и привлечь в аудиторию мюзик-холла женщин из «приличных» сословий. Он учредил так называемые «Дамские четверги» (Ladies’ Thursdays), когда джентльмены могли посещать мюзик-холл в сопровождении дам. Мортон предполагал, что присутствие дам на представлениях будет своеобразным «цивилизующим» фактором и заставит мужскую часть аудитории улучшить свои манеры. Однако джентльмены отнюдь не всегда приходили в сопровождении законных жен. Среди «дам», посещающих такие «четверги», было немало проституток, так что дурная репутация постоянно сопровождала зал «Кентербери» (как и все другие залы, появившиеся вслед за ним).
Вообще, тема секса постоянно витала вокруг мюзик-холлов; она же была одной из основных тем, затрагиваемых в ходе представлений. Американский литературовед и специалист по городской культуре викторианской эпохи Барри Фолк в книге «Мюзик-холл и современность» отмечает, что «сексуальность была неотъемлемой составляющей жанра» [29, с. 12]. Фривольность в трактовке табуированной в рамках викторианской морали темы сексуальности постоянно давала основания для нападок на мюзик-холлы, вызывала суровые нарекания со стороны блюстителей нравственности и в целом способствовала формированию образа мюзик-холла как средоточия порока и разврата: «Мюзик-холл постоянно обвиняли в оскорблении общественной морали. Серьезное беспокойство вызывала проблема проституции, процветавшей внутри и вокруг зданий мюзик-холлов; немало говорилось и о непристойном содержании песен и танцевальных номеров. Самой сложной задачей для блюстителей нравственности был контроль над пластикой и манерой исполнения некоторых актеров и актрис. Так, например, Мэри Ллойд была известна тем, что с помощью определенных жестов, игривых подмигиваний и многозначительных улыбок могла придать двусмысленность даже песням самого невинного содержания» [52].
Ни для кого не было секретом, что променады у входа во многие мюзик-холлы превращались в место промысла проституток обоих полов. Невероятно скандальной репутацией пользовался променад возле зала «Империя» на Лестер-сквер. В 1894 году известная суфражистка Лаура Ормистон Чант (Laura Ormiston Chant) выступила перед Лондонским городским советом с требованием закрыть этот променад из-за разгула проституции. Однако кто бы и как бы яростно ни нападал на мюзик-холл, последний неизменно отстаивал свои права на фривольность как на одну из жанрообразующих черт. То, что было под запретом вне сцены, на сцене нередко срывало шквал оваций.
Вслед за «Кентербери» новые мюзик-холлы стали появляться в различных районах Лондона один за другим. К 1875 году их было уже 375. Естественно, везде требовались актеры. Уже к 60-м годам XIX века на сценах мюзик-холлов наряду с мужчинами повсеместно стали выступать женщины, что было настоящим прорывом в деле преодоления стереотипов относительно профессиональной деятельности женщины и ее социальной роли: «Выступление на сцене стало для многих женщин из рабочего класса шансом изменить свою жизнь и обрести независимость. Мюзик-холл позволил многим женщинам если не снискать славу, то, как минимум, получить средства для достойного существования» [59].
На заре мюзик-холлов именно песенное искусство было основой представления. Как отмечает Е. Хайченко, «при всем том, что мюзик-холл объединял в себе артистов разных жанров, ведущая роль в нем принадлежала комическим и лирическим певцам, как правило, выходившим на сцену в образе» [10, с. 6]. Наибольшей популярностью пользовались комические песни, а актеры-комики были настоящими звездами. Как правило, песни отражали различные грани жизни рабочего класса и городских низов. Однако, наряду с комическими песнями, популярны были также сентиментальные и патриотические композиции: «Темы и персонажи песен и скетчей, составлявших программу мюзик-холла, были напрямую связаны с повседневной жизнью: квартиранты, мачехи, судебные приставы, просроченные ренты, пьянство, долги, несчастливая судьба, неверные жены (и мужья), мужья-подкаблучники (и запуганные жены). Также были популярны патриотические песни и пе сни сентиментального характера – о настоящей любви, о любви матери к своему ребенку, о созерцании луны июньской ночью, о сельской идиллии с тенистыми зарослями и журчащими ручьями» [44].
Мы с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует. Нельзя же вот так взять и признаться: кто-то крадет у нас пуговицы. Подвывает ночью под окном и скрипит в шкафу. Делает губами такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Хуже того: кто-то съедает наши пирожные! Вы наверняка сами помните подобные случаи: вот только что они (пирожные) были — и вдруг нет. Ну, и кто это сделал? Герцог Веллингтонский? Но в этой книге вы, наконец, найдете правдивое изложение дел.
Представьте себе небольшой европейский городок. Кое-кто вообще считает его крошечным. А все-таки, какая ни есть, европейская столица. Жизнь в городке так и бурлит.Бурными событиями город обязан, конечно, трамваю. Вот в вагон входит Безработный – как обычно, недоволен правительством. Вот Бабуля – тоже, как всегда, везет своего внука Школьника на урок музыки. А вот интеллигентный Фотограф и – а это важнее всего! – Мадам. В неизменном синем кепи и с кульком печенья в руках. У нее – ну, разумеется, как всегда! А вы как думали? – приключилась очередная душераздирающая драма.А трамвай номер десять всегда ходит точно по расписанию.
Можно ли назвать «жемчужиной» отель, перестроенный из бывшей радиостанции? Конечно, нельзя! Это место лучше всего назвать так: «Снежный ком». Его обитатели никогда не покидают своих комнат, пугают соседей непристойными выходками, которые оказываются последствиями домашней алхимии, воюют за права женщин в соседней лавке и в целом прекрасно живут, доводя друг друга до бешенства. С истинно швейцарской терпимостью к чужим странностям.
Однажды вечером сэр Гарри отправился… нет, это был сэр Эндрю. Или, может быть, сэр Роберт? Одним словом, трое закадычных друзей (не говоря уже о Коте Томасе с его закадычным другом Кренделем) встретились, как обычно, в своем любимом кафе “Рога и бубенцы”. Жизнь здесь бьет ключом: Можно ли встретить собственного двойника? Что означает сон сэра Роберта? Почему, черт побери, на сэре Эндрю надета розовая маска?! Перед вами трое закадычных друзей в поисках идентичности. Такова традиция. Ведь настоящий джентльмен никогда не нарушает традиций!
Веселые истории в картинках про серьезных писателей. Юмористические версии: как создавались произведения классиков. Откуда авторы черпали вдохновение. Что их сподвигнуло… ну, или отодвигнуло. Те, кто в курсе дела, могут легкомысленно веселиться, а те, кто нет – если, например, это школьники, зевающие на уроках литературы – не менее легкомысленно поинтересоваться, откуда дровишки, откуда ветер дует и ноги растут. В обоих случаях читатель нескучно проведет время, освежит старые знания и, может быть, даже захочет получить новые.
Одна балерина засветила в глаз другой балерине. Она нечаянно. Вот вы не верите, а зря. А один писатель с голоду бросился писать порнографию, но вышла какая-то ерунда. А один строитель вообще ка-ак с лесов навернется! Страшно не везет некоторым. Но знаете, что? Когда у нас случается катастрофа, мы ругаем ее и проклинаем. И даже не подозреваем, что эта катастрофа, возможно, фантик, в который завернуто что-нибудь полезное. И если вы давно мечтаете, как бы изменить свою жизнь, не ругайте свою неприятность, а кричите: «Ура! Ура!».
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.