Образ мира в тексте и ритуале - [178]
Начиная с 11 – й строки меняется первый компонент трехчлена (строка начинается с и похвалите), в 12-й строке появляется вновь начальное и пригласите, отсылающее к предыдущему блоку, затем двумя двучленными строками (13 и 14) перебивается инерция трехчленных конструкций; то же происходит в строках 24 и 25, затем в 29, 30, 31, после чего, наоборот, трехчленные и дважды даже четырехчленные строки начинают разбивать последовательности двучленных строк. Наконец, только со строки 45 прекращается ряд сплошных императивных глагольных форм (общим числом 115), и в текст вводятся новые лексические элементы и грамматические формы, и он становится менее организованным и более свободным.
Четвертый текст, «Закон Иисуса Христа», еще более «инерционен»: строки 4-24 представляют собой клишированную формулу, начинающуюся со слов азь есьмь, продолжением которой служат комбинируемые разным способом именные компоненты сказуемого (соединенные союзом и): истина и законъ и пророци (строки 5, 8, 15, 18, 19, 21, 22, 23, 24), таина несъказанъная (4, 14, 20), истина и путъ и стъзя (6), законъ и пророци и тѧже сихъ (7), истина съпасеная и отърадна (9), сѫпрѫгъ избъраныи и любъзънъ (10, 13), двъръ и истина и пѫтъ и стъзѧ (11), истина и таина несъказаная (16), истина и таина и закон и пророци (17). Так организованы слова, принадлежащие Христу. Далее следует «комментарий» к этим словам, выдержанный в «свободном» стиле.
Указанные особенности организации текстов «Тетралогии», а именно наличие ритма на формальном и семантическом уровне, орнаментальность, инерционность, выделенность начала (строки, «стиха», звена, семантико-синтаксического блока), насыщенность повторами, находят прямую параллель в поэтике и структуре фольклорных текстов заклинательного, магического характера, прежде всего заговоров, сохраняющих, как известно, черты глубокой архаики. Показательным примером этого сходства могут служить типичные для заговоров длинные многочленные ряды, построенные по единой синтаксической, морфологической, словообразовательной и семантической модели. Ср. строгую орнаментальную структуру сербского заговора от краснухи (црвеног ветра):
Далее тот же самый текст повторяется еще много раз с последовательной заменой цветового эпитета: «Пош’о бео ветар на белом кошу, бела му уста, бели му зуби…» (Отправился белый ветер на белом коне, белый у него рот, белые у него зубы…), затем: «Пош’о ешь ветар на ешьоме кошу, сиша му уста, сиши му зуби…» (Отправился синий ветер на синем коне, синий у него рот, синие у него зубы…) ит. д. [Раденковић 1982: 67–68, № 89]. Каждый «цветовой» блок текста («красный», «белый», «синий» и т. д.) содержит по две «строфы». В первой строфе 16 строк, из них 14 представляют собой одну и ту же конструкцию («красный/ – ая/-ые у него…»), в которой переменными членами оказываются названия деталей конской упряжи и частей тела животного – от рта до копыт. Синтаксическая инверсия, выдвижение на первую позицию в каждой из 14 строк прилагательного, переносит на него логический акцент и подчеркивает ключевую роль цветового прилагательного как формального и содержательного стержня всей конструкции. Вторая строфа также состоит из 14 строк одинаковой структуры (сгорел/-а/-и у него, обгорел/-а/-и у него…), однако порядок перечисления переменных членов конструкции в ней обратен (зеркален) по отношению к первой строфе; если там было: «рот – зубы – грива – уши – голова – кожа – попона – уздечка – подхвостник – печень – кишки – ноги – хвост – копыта», то здесь атрибуты коня подвергаются уничтожению (сжиганию) в строго обратном порядке:
