Образ мира в тексте и ритуале - [153]

Није мени мога баба жао, / у мог драгог бољег баба кажу. / Није мени мога брата жао, / у мог драгог бољег брата кажу. / Није мени моје сеје жао, / у мог драгог бољу сеју кажу (Мне не жаль моего батюшку – / говорят, у милого батюшка лучше. / Мне не жаль моего брата – / говорят, у милого еще лучше брат. / Мне не жаль сестрицу – / говорят, у милого сестрица лучше) [Вук 1972: № 44].

Во многих текстах сами родные уверяют девушку, что у милого ей будет лучше, чем в родном доме:

Пођи збогом, наша неве, не обзири се / на бабове б'јеле дворе! / И твој рабро баба има, / дворе му је саградио / боље нег' у баба твог (Иди с богом, наша невеста, не оглядывайся на / батюшкин богатый дом. / И у твоего молодца есть батюшка, и дом у него возведен получше, / чем у твоего отца) (вслед за батюшкой идут: маjка – браћа – селе, т. е. мать – братья – сестры) [Вук 1972: № 60].

Соответственно отношению к родственникам мужа меняется в свадебных текстах и образ «чужой стороны», которая сначала представляется невесте дикой, темной, звериной:

Уж закрывается светлая светлица, / Открывается темная темница [PC 2000: № 103]; Там кукушьё да кукованьицё, / Там петушьё да воспеваньицё, / Там лягушьё да воркованьицё, / Там медвежьё да жированьицё, / И уж волчьё завываньицё! [PC 2000: № 108]

и описывается в тех же словах, в каких в заговорах рисуется лишенный признаков человеческой жизни «иной» мир, куда отсылаются болезни и все прочие враждебные человеку силы:

Уж нет там звону да колокольнею, / Уж нет там петья-четья да церковного, / Уж нету поступу да лошадиного, / Уж нету посвисту да молодецкого [PC 2000: № 35].

Невеста плачет и горюет о том, что «на чужой, на дальней стороне / да три поля горя насеяны, / печальёй обгорожены, / кручиной исподпираны, / да горючим слезам обливаны», а «млад ясен сокол» ее утешает: «Тебе плакать-то не об чем: / на чужой на дальней стороне / три поля хлеба насеяны, / частоколом обгорожены, / весельем исподпираны, / частым дождичком поливаны» [ЛРС: № 179].

В сербском свадебном фольклоре мы встречаем совсем другие оценочные акценты: невеста не доверяет сватам, расхваливающим двор, благополучие и богатство семьи жениха, и желает сама убедиться в этом – оказывается, что все на самом деле еще лучше, чем в описаниях сватов:

Она дође у Петрове дворе, / баш у дворе свога вјереника: / он је љепши неголи га кажу; / он је бољи неголи га фале (Она входит в Петров двор, / во двор своего суженого: / он еще прекрасней, чем о нем говорят; / он еще лучше, чем его восхваляют) [Вук 1972: № 12].

Иерархия родственных отношений отражается и в последовательности членов ряда: для рода невесты в русской традиции на первом месте стоит отец (причем сама невеста называется «дочь отеческа» [ЛРС: № 218]), затем идут мать, братья и сестры; именно в таком жестком порядке фигурирует этот ряд в севернорусских песнях и причитаниях (за редкими исключениями):

Становился первобрачный молод князь / <…)/ На все стороны кланяется: / Как на перву-то сторону —/ Княгининому батюшке, / (…) / На вторую-то сторону —/ Княгининой матушке, / (…) / На третью сторону—/ Ко княгининым братьицам, / На четвертую сторону—/ Ко княгининым сестрицам, / На пятую сторону – Ко княгине за завесу, / Анне Карповне [ЛРС: № 42];

в южнорусских текстах этот ряд выдерживается менее строго. Та же последовательность естественна для восприятия родственников невесты стороной жениха:

Да был я у тестя ласкового, / Да был я у тещи приветливоей, / Да был я у шурина, ясна сокола, / Да был я у своячины, лебёдушки белой [ЛРС: № 333].

Но если для невесты главными лицами, представляющими род, служат отец и брат, то для жениха вся парадигма его рода представлена в русских песнях прежде всего женскими персонажами – матерью, которая побуждает сына к женитьбе: «Женись, женись, дитя мило, / Женись, женись, дитя мило» [ЛРС: № 1]; «Его матушка снаряжала, / Государыня сподобляла» [ЛРС: № 3], и сестрой, которая его «вынянчила»: «Да спородила меня матушка родна, / Да кудри вымыла колодезна вода, / Да завила кудри сестрица родна» [ЛРС: № 301]; значительно реже фигурируют в текстах отец и другие родственники жениха: «Спородила молодца родна маменька, / Споил да скормил родной батюшка, / Воспелеговала родима его сестра» [ЛРС: № 298]. Однако для невесты родня жениха представлена полной парадигмой, на которую проецируется структура и иерархия ее собственного рода (см. выше).

В сербских песнях главенствующая роль отца ни по отношению к невесте, ни по отношению к жениху не выражена, напротив, во многих текстах подчеркивается первенство матери: именно мать готовит свадьбу сына, обещает созвать весь «род и не род», а на роль кума пригласить самого бога, на роль старого свата – ясный месяц [БЛ: № 4–7 и др.]; мать девушки оплакивает расставание с дочерью:

Одби се грана од jергована, / и лепа Смиља од своjе маjке, / од своjоj маjке и од свег рода. / Врати се, Смиљо, маjка те зове, / маjка те зове, кошуљу даjе (Отломилась ветка от сирени, / а прекрасная Смиля от своей матери, / от своей матери и от всего рода. / Вернись, Смиля, мать тебя зовет, / мать тебя зовет, рубаху тебе дает) [Вук 1972: № 56].