Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена - [4]

Когда настало время ложиться спать, лейтенант Ходжкинсон пожелал нам спокойной ночи и проследил, чтобы нас удобно устроили. Мы попросили у него разрешения увидеться со своими товарищами, но в ответ услышали вежливый отказ: «Сами понимаете, правила».

Мне отвели удобную койку с надувным матрасом в каюте капитана, но я почти не спал, мне мешали мысли. Где-то внизу ритмично шумели винты эсминца. Корабль шел на восток, и уже на следующий день мы должны были достигнуть берегов Британии.

Когда мы проснулись, в плохо прикрытые иллюминаторы уже просачивался рассвет. Матрос принес нам нашу просохшую одежду, хотя кое-что из предметов одежды пропало, например мое белье. Позже я узнал почему. Еще до того, как мы покинули Лорьян, мне выдали новое обмундирование, и кое-какие доставшиеся мне вещи были из трофейного британского имущества. В те дни все наши подводники щеголяли в британском армейском обмундировании. Экипаж «Харвестера» узнал метки на белье и от имени ее величества реквизировал имущество. По всей видимости, этот инцидент внушил британцам неверное представление о нас. Как бы там ни было, но отношение к нам моментально изменилось. Британцы были все так же вежливы, но дружелюбие их пропало.

Первым, чего я лишился во время своего заключения, была бритва. Я не брился уже почти неделю и зарос, как бродяга. Вообще-то подводники любят отращивать бороду. Это своеобразный знак принадлежности к клану подводников. Иногда по длине бороды можно судить о том, как долго человек служит на флоте. Что касается меня, то нескольких дней мне хватило, чтобы понять, что бороду мне носить не придется. Вместо приятной на вид темной бородки, какие часто можно видеть у офицеров-подводников в фильмах, у меня на подбородке росло нечто, напоминавшее ржавую проволоку. Пожалуй, впервые в жизни мое отражение в зеркале по-настоящему расстроило меня. Скоро мы должны были сойти на английский берег, и больше всего хотелось мне избавиться от этой рыжей щетины. Но никто не собирался давать мне бритву. «Правила, сами понимаете». Неужели они в самом деле полагали, что мы перережем себе горло? Ни у кого из нас не было по-настоящему красивой бороды, так, одна щетина, и при дневном свете мы, должно быть, выглядели довольно неряшливо.

После завтрака в кают-компанию вошел лейтенант Ходжкинсон. На этот раз он принес коробку, полную часов, колец, портсигаров, записных книжек и других ценных вещей, и каждый из нас мог предъявить права на свою собственность. Чувство морского товарищества не позволило британским морякам лишить нас нашего имущества. Позднее, впрочем, нам пришлось пережить ряд неприятных моментов. Некоторые из молодых матросов, что охраняли нас, довольно нахально собирали «сувениры». Однако мы тут же сообщали о подобных случаях офицерам, и они делали все, что в их силах, чтобы вернуть нам утраченное имущество.

Удивительно, но мои наручные часы оказались в целости и сохранности и исправно шли. Я уже собирался похвастаться этим, как вдруг заметил под стеклом циферблата каплю воды. Поскольку часы считались водонепроницаемыми и имели герметичный корпус, я не мог извлечь эту каплю. Должно быть, перемена давления в подлодке повредила часы, а может быть, во время последнего ремонта часовщик неплотно закрыл крышку. В любом случае мои прекрасные часы оказались очень даже водопроницаемыми. Постепенно вода проникла в корпус, повредила механизм, и часы встали, и, прежде чем я успел передать их в руки мастера, механизм окончательно заржавел. Рождество 1941 года я встречал в канадском лагере для военнопленных. Геринг устроил так, что содержавшиеся в лагерях пилоты люфтваффе получили рождественские подарки. Каким-то образом в этот рождественский список включили и нас, моряков. Нам сказали, что мы можем выбрать себе рождественский подарок на сумму в 25 долларов, и я выбрал наручные часы.

Из суеты, поднявшейся на корабле, мы заключили, что эсминец готовится войти в гавань. За ночь «Харвестер» обогнул север Ирландии и вошел в Ферт-оф-Клайд. Теперь корабль направлялся на свою базу в Гриноке, в устье реки Клайд.

По картам я хорошо знал этот район. Много времени мы провели в штаб-квартире нашего командования в Париже, изучая карты устья реки Клайд и спрашивая себя, возможно ли повторить то, что сделал Гюнтер Прин в заливе Скапа-Флоу. Немецкие подлодки дважды предпринимали попытку войти в устье реки Клайд и торпедировать стоявшие там на якоре корабли. Первая немецкая субмарина достигла внешних укреплений и повернула назад, доложив командованию, что проникнуть в устье незамеченным практически невозможно.

Но адмирал Дёниц любил повторять, что в его лексиконе нет слова «невозможно», поэтому несчастного командира подводной лодки с позором уволили с его поста и это ответственное задание поручили другому. 12 февраля капитан-лейтенант фон Дрески привел свою подводную лодку «U-33» к тем же самым укреплениям и вскоре обнаружил то же самое, что и его коллега: невозможно незамеченным преодолеть укрепления в устье реки Клайд. Но фон Дрески решил пренебречь словом «невозможно» и посмотреть, что из этого получится. Он поднял лодку на поверхность, скомандовал «Полный вперед» и пошел на таран укреплений. Ему удалось проникнуть в устье реки, но его, разумеется, заметили. Несколько эсминцев и противолодочных кораблей тут же сели ему на хвост. Скорость их была куда выше, чем у подлодки фон Дрески, и он решил искать спасение на глубине, но это было бесполезно. Британцы пустили в ход глубинные бомбы, и вскоре все было кончено. Не многим из экипажа фон Дрески удалось спастись. Одним из таких счастливчиков был инженер-механик Шиллинг. Его командир, фон Дрески, погиб, ценой своей жизни доказав адмиралу Дёницу, что проникнуть за укрепления в устье реки Клайд незамеченным действительно невозможно.