Обращенные - [49]

— Очень остроумно.

— Серьезно, Питти, — не уступает его сестра. — Если эти люди вроде как собираются стать мне братьями, будет не слишком здорово, если с твоей подачи их укокошат. Вы не должны убивать, помнишь?

— Они убийцы, — твердит брат.

— Не все, — настаивает Лиззи. — Есть вполне хорошие ребята. Знаешь, что такое «стволовые клетки»? Да, я знаю. Я знаю. Больная тема. Но слушай, они теперь гонят искусственную кровь. И не надо никого… ну, ты знаешь.

Папа Римский, ее брат, ничего не отвечает. Его сестра-героинщица ждет секунду или две, прежде чем сказать ему, что может услышать, как он скашивает глаза, смотрит на кончик своего носа — он бы не поверил, что она может это сделать, хотя сейчас верит.

— Так что скажешь, Питти-Свитти? — нежно спрашивает Лиззи. — Ix-nay on the eath-day ad-squay?[51]

На другом конце пауза.

— Какой батальон смерти? — говорит Папа Римский.

Если вкратце, спустя сорок восемь часов Ватикан отказался от уничтожения вампиров, а еще через неделю делегация моих доброжелательных братьев встретилась с Его Святейшеством. И после этого Папа Римский Питер Какой-то там стал Папой Римским Питером Последним. Кажется, возможность обрести бессмертие при жизни произвела впечатление на стареющего понтифика. Кажется, в Библии есть что-то такое о питии чьей-то крови и обретения взамен вечной жизни. И если для этого не нужно убивать людей, тем лучше.

В конечном счете, все остались довольны. Были сделаны необходимые приготовления, внесены в расписание полуночные мессы только для взрослых, и в течение следующих нескольких недель в общине оставались только стоячие места.

Система массового распространения. То, в чем мы нуждались, то, что мы получили.

Больные и умирающие пользовались приоритетом. Следом за ними — Рыцари Колумба,[52] Алтарное Общество, служители и все остальные. Каждый высовывает язык, уже онемевший от гвоздичного масла, дьякон касается каждого языка скальпелем, затем священник предлагает чашу, а другой дьякон раздает брошюры, где прописано, что делать, а чего не делать.

По всему свету в «Сэйфуэях»[53] продавцы удивлялись внезапному росту спроса на фольгу и скотч, а когда закончились фольга и скотч — на краску в аэрозольных баллончиках. Сначала разошлась черная матовая, потом глянцевая, следом за ними — темные оттенки синего. Потом пустые проходы, потом — мухи, вьющиеся над контейнерами с гниющими продуктами… Потом снова начали появляться покупатели — исключительно с наступлением темноты, исключительно в темных очках и с исключительно многозначительными улыбками.

— Тс-с-с, детка. Ты слышала благую весть?

— Нет.

— Отлично, — и потом: — Приберитесь в шестом нефе.

Отец Джек достал меня со своей критикой по самое некуда. И я собираюсь сообщить ему об этом следующей ночью, после того как уложу Исузу спать.

— А где Солдат? — спрашивает меня отец Джек.

— Простите?

— Ваш пес.

Ах, да.

— Занят, — говорю я.

— Занят?

— Делает свои собачьи дела.

— Иуда тоже, — отец Джек останавливается и ждет. Иуда присаживается враскорячку, дергается, пыжится. — Это главная причина, по которой мы с ними гуляем, разве не так?

— О, Солдату это не нужно.

— Солдату не нужно облегчаться? — переспрашивает отец Джек. — Так-так… Вы его обратили?

— Хм-м… Да.

— Зачем?

— Вообще-то, я не люблю собак как таковых, — отвечаю я. — Без обид, Иуда. А вот щенков просто обожаю.

— Расскажите мне про него, — отец Джек произносит это с такой тоской, что становится ясно: он очень, очень многого не договаривает. Ясно, он хочет, чтобы я попросил его не говорить об этом. Он хочет, чтобы я задал вопрос. Думаю, он уже знает — это не исключено. Полагаю, на самом деле это посягательство на попытку рассказать самому, а не заставить говорить меня, или обеспечить себе тылы.

— Думаете, стоит рассказывать?

Отец Джек кивает.

— Профессиональное?

— Грешен, — отец Джек вздыхает. — Карма. Или судьба. Я был как ребенок. И пообещал себе, что никогда не буду…

Я останавливаюсь. Как вкопанный. Я все еще слышу Исузу, которая незримо составляет мне компанию. И я моложе, сильнее, выше, чем отец Джек.

— Существенный вопрос, — говорю я, лязгнув зубами.

— Давайте.

Да, если бы у меня был автомат — возможно.

— Вам хотя бы когда-нибудь… — и я имею в виду именно «когда-нибудь», — удавалось это осуществить?

Отец Джек взвешивает вопрос.

— Почти, — говорит он. — Вот каким образом я узнал правду. Но нет. Я просто позволяю себе все удовольствия, которые можно доставить себе отказом от своих желаний.

Ветер. Деревья. И далее по тексту.

— Я не знаю, стоит ли мне придерживаться этого принципа, — продолжает отец Джек. — Но, по-моему, мне повезло. Мир изменился. Нет детей, нет проблем… — он выдерживает паузу. — Все определяет выбор времени.

Ветер усиливается. Деревья шумят громче.

— В этом есть еще один плюс, — говорю я. — Думаю, мне не придется убивать вас или сделать с вами что-нибудь еще.

— Спасибо, — отвечает отец Джек.

— Да не за…

В обычной ситуации непрактикующий священник-педофил с клыками и легкой склонностью к суициду вряд ли возглавил бы список кандидатов на должность моего доверенного лица. Уверен, среди американцев иностранного происхождения можно найти персонажей не столь отталкивающего свойства.