Обращенные - [108]

Моя маленькая Исузу, моя маленькая жуй-и-блюй… Очевидно, у нее были друзья-вампиры, о которых ни я, ни Роз, ни Твит ничего не знали. Да. Именно «друзья».

Или клиенты. Которые щиплют помаленечку. Дилетанты. Взимающие плату за каждый отсос. Они не высосали ее досуха. Они не обратили ее. Они пробовали — мило, вежливо и куда более сдержанно, чем мне представлялось возможным. Я слышал о таких вещах — таких практиках, — но не верил в их существование. Это было как-то не по-американски. Некая необъяснимая азиатская причуда — наверно, вроде караоке или рыбы, которой можно отравиться насмерть, если повар чуточку ошибся, когда ее готовил. Нечто имеющее отношение к философии того, как ее есть.

Хорошо, я допускаю, что множество вампиров обладает способностью к самоконтролю, в которой я им отказываю, и таких вампиров куда больше, чем я думал. Не считая меня самого, конечно — или двух других трезвенников, стоящих рядом со мной и готовых разобраться с еще одним кризисом, помимо того, с которым я только что столкнулся.

Между прочим, Твит и Роз не обратили внимания на бедра Исузу. Пока. Их внимание поглощено полупережеванной ностальгией, которая только что брызнула им на ноги.

— Так это…?

— Боже мой, я не должна была…

— Черт подери, где тебя…

— Когда я была ребенком — я имею в виду настоящим — из этого делали…

Однако все мы, похоже, немного отклонились от темы. Мы устроили это, чтобы помочь Исузу справиться с булимией. Вот к чему я готовился. Вот о чем думал, вынимая задвижку из шпингалета, распиливая ее и возвращая на прежнее место.

Теперь я многое бы отдал, чтобы это было что-то незамысловатое, вроде расстройства пищевого поведения. Я не готов иметь дело с дочерью, которая продает свою кровь по пинтам.

— Где ты взяла ананас? — спрашиваю я, присоединяясь к Твит и Роз, которые как раз пытаются перейти вброд этот поток воспоминаний, в то время как Исузу заворачивается в полотенце.

— Ну ладно, я…

— Конечно, это немного чересчур, но…

— В чем я тебе отказывал… — начинаю я — и тут же раскаиваюсь.

Я не могу помешать моему мозгу производить подсчеты. Куда бы я ни посмотрел, в моей голове щелкает счетчик, отмечая, чего стоит этот бардак в пересчете на следы клыков, покрывающие эти нежные юные бедра, скрытые теперь махровой тканью, но все еще словно освещенные мощным прожектором в моем воображении. На что она вела счет? На унции? На секунды?

Вампиры — как правило — не краснеют.

Вампиры — как правило — не заливаются краской.

Вулканы тратят основную часть своих геологических жизней не на извержения. Это случается лишь время от времени, когда происходит определенная тектоническая подвижка, и магма начинает выпирать на поверхность… Согласен, с этим ничего не поделаешь.

— Господи, Марти, что-то не так?

Это Твит. Она подцепила что-то кончиком чего-то и обернулась, чтобы это продемонстрировать, на ее рожице уже возникла ехидная усмешка… и тут она видит мое лицо и замирает. Исузу и Роз тоже это видят. Судя по выражению их лиц. Что-то не так… со мной.

— Что такое? — спрашиваю я.

Исузу берет зеркальце и вручает мне. Господи…

Я похож на кончик старинного термометра. Не ртутного, другого. Того, что с такой красной дрянью внутри и небольшой стеклянной луковицей на конце. Так вот, мое лицо — в точности как та луковица.

— Марти? — окликает меня Роз, пытаясь поймать мой взгляд.

И я могу почувствовать каждую точку сияющего многоточия, которое тянется за висящим в воздухе вопросительным знаком.

Не говоря ни слова, я приподнимаю и снова опускаю махровую ткань — как диафрагму фотоаппарата, ровно настолько, чтобы сделать кадр.

Бедра. Шрамы.

Я поворачиваю лицо к Роз, точно телекамеру, и словно толкаю ее. Жест, который должен означать: «Получите. Свяжите все воедино. И — если можно — помогите мне с этим разобраться».

Глаза Роз отвечают «ох», после чего ее губы произносят это же слово. И затем — на тот случай, если мне придется беспокоиться относительно чувств Роз к Исузу — вся чужая кровь в ее жилах начинает приливать к ее щекам.

Я киваю.

«Договорились» — вот что означают наши кивки. План В.

Вопреки всему, мне становится легче.

Очевидно, я должен убить ублюдков, которые такое сотворили. Это помогает мне найти оправдание новому убийству. Убийство — вот, что я могу делать. Я знаю, что из этого получается. Мне это удобно. Несомненно, более новые части моего мозга — не те, что достались от ящерицы — знают, что убивать нехорошо, и я потратил немало времени, убеждая остальную часть своей нервной системы следовать этому утверждению. Обычно. В основном. Был один перерыв, когда надо было избавиться от убийц Клариссы, но…

Но прирученный не становится свободным.

Перед тем, как мир изменился, существовала теория о том, почему у людей бывает аллергия и почему, несмотря на все усилия систем здравоохранения и борьбы с загрязнением окружающей среды, аллергиков и астматиков становится больше. Теория состояла в том, что иммунная система от нечего делать набрасывается на саму себя. Думаю, со мной происходит что-то подобное. Когда я не охочусь, мое сознание начинает сражаться само с собой, превращая меня в параноика, перестраховщика, охваченного беспокойством. И что они получили от меня — эта паранойя, что мне дало это беспокойство, эта потребность в перестраховке? Дочь, которая стала шлюхой, торгует своей кровью.