Обращение Апостола Муравьёва - [73]

– Почему так темно? – спросил незнакомец, поднимаясь в рост.

Людей искусства, способных самостоятельно, без допинга, войти в творческий транс, по пальцам сосчитать, и нескольких таких Михаил Вигдорович знал. Сам, даже с помощью новомодного «кокса», подобного не умел, не получалось. Конечно, наблюдая окружающий мир иначе, чем большинство современников, себя Дункан скромно считал талантом, не гением. Понимал это отчётливо, как данность, мирясь с нею.

– Кто вы? Художник? – переспросил Марата Дункан.

– Кто знает? – усмехнулся озадаченно Апостол. Осмотрел руки в краске, разбросанные на полу фломастеры, портрет «Восточной красавицы». – Пожалуй, лишь в общем смысле слова. Почему вы спросили?

– Снимаю шляпу перед вашим мастерством. Дорогой мой, вы – безусловно, талантище. Не шучу, может быть, гений. В Киеве случаем? – продолжал допытываться Дункан.

– Можно и так сказать, но я – не художник.

Михаил Вигдорович приподнял брови, сразу сделавшись похожим на молодого актёра:

– Вы хотите разуверить меня в очевидном? В вашей работе чувствуется опытная рука. Поясните?

– Что пояснять? Не художник я, и всё тут. Родился не здесь, но в Киеве достаточно лет, чтобы претендовать на титул киевлянина.

Дункан выразительно посмотрел на ватман.

– Разве что отчасти, если хотите, – согласился Апостол, – ну, а вы кто?

– Чудеса, пришли на вернисаж и не знаете, как зовут виновника. Зато познакомимся, зовут меня Михаил Вигдорович Дункан.

– Его величество случай, – склонил голову Апостол и тоже представился, – Марат Игоревич Муравьёв.

– Право, я рад.

Марат почувствовал взаимное расположение:

– Странная штука, Михаил Вигдорович. Кроме уроков рисования в школе, зачастую прогуливаемых, я никогда не держал в руках кисти. Хотя слово «кисть» звучит чересчур напыщенно, даже фломастеры не приходилось применять по назначению.

Оба отчего-то заулыбались. Насторожённости как не бывало.

– Марат Игоревич, примите предложение. Повода сомневаться в вашем откровении нет, хочу пригласить в свою студию для закрепления знакомства.

– В качестве? Ученика – поздновато… Приятеля, не по чину, вроде.

Марат хотел было сослаться на Ворона, но передумал.

– Дорогой мой Марат Игоревич! Скажу сугубую банальность. Даже пень дерева-патриарха выпускает молодые ростки. Удивительное дело, но это есть. Уверен, при вашем усердии, правильно направляемом, придёт головокружительный успех. Берусь помочь. Соглашайтесь…

– Впечатлили. Пожалуй, зайду к вам, хотя настаиваю, что не художник. Смешно….

– Конечно, я не знаю, в какой области вы эксперт, но весомость художника определяется не числом выставленных картин. Состояние души, философия, образ жизни, полёт, взгляд на окружающий мир! Художником может быть кто угодно – преподаватель, бизнесмен, доктор экономических наук, ветеринар. Смотрите, вы попробовали себя в ипостаси рисовальщика и вдруг обнаружили, что всегда им были…

Студия располагалась на Прорезной улице, недалеко от Крещатика, в монументальном старинном здании и состояла из трёх помещений. Первое, наибольшее – личная мастерская художника; второе, поменьше – финансовая помпа, как выражался Дункан – подготовительные курсы для поступающих в художественные вузы; и третье, наименьшее – для индивидуальных занятий с учениками, позволившими себе такую роскошь. Смежные залы переходили друг в друга, как вагоны рекламного эшелона.

Марат решил принять приглашение Дункана, и несколько дней спустя отправился в студию. Дункан встретил его радушно, устроив ознакомительную экскурсию. Комната для индивидуальных занятий оказалась пуста. В средней дюжина отроков рисовала с натуры. Обнажённая девушка с крепкой грудью обнаружила удивительное сходство с «Восточной красавицей» мэтра, и Апостол понял, кого напомнил портрет на выставке. Бросилось в глаза, ускользнув от сознания, сейчас сомнения отпали: перед ним сидела его Галима. Она тоже узнала мужа, но не пошевелилась… и не покраснела. Заметный лишь ему румянец припушил тело, и раскосые глаза сверкнули из сузившихся век. Сейчас она напоминала якутку в яранге, сощурившуюся на блистающий под солнцем снег.

– Узнаёте? – Дункан кивнул на натурщицу.

– Ещё бы…

– Хороша?

– Признаться, сразу понравилась…

– У нас, выясняется, дорогой Марат Игоревич, очень похожие вкусы.

Перебрасываясь фразами, они прошли в личную студию, где мастер, не поленившись, собственноручно заварил кофе. Прихлёбывая ароматный, слегка просветлённый сливками напиток, Дункан продолжил нахваливать натурщицу:

– Моя гордость. Девочку зовут Галина. С моей студией у неё эксклюзивный договор, так что её портреты не увидите в других школах. Дороговато, не спорю, но приходится держать марку. Конкуренция среди студий чудовищная. Сегодня каждый сам себе авторитет. Чтобы объявить себя гуру, уже не требуется позволения Союза Художников. Галочка пришла около года назад, поначалу работала за копейки, но когда согласилась на «обнажёнку», стала поднимать неплохие деньги. Только… Знаете, Марат Игоревич, никак не могу избавиться от ощущения, что она работает за «интерес». Не хотел бы лицемерить, но как обнажаться перед юнцами, будучи уверенной, что они с жаром почтят Онана, вспомнив её равнодушный взгляд. По-моему, если договорилась с собой и готова раздеваться за деньги, то с тем и ложись под новоявленного Креза. И капитал повесомее, и удовольствие не исключено… Простите, увлёкся, всё о натурщице, всё о ней… Не обижайтесь… У меня нет оснований не доверять, но если вы тогда, на выставке, впервые взялись за рисунок, то обязаны, возражения не принимаются, пройти обязательное обучение. Поверьте старому «мазиле», совершенно не имеет значения, когда человек решает стать художником. Главное, обнаружить в себе подобное желание. И начать.