Оборотни Индии - [14]

— Пойдем! — сказал отец и, взяв меня за руку, повел, а вернее, потащил меня за собой. — Ты должен посмотреть, как сейчас от них избавятся.

Еле переставляя ноги, я последовал за ним на дальний край нашего лагеря, где был небольшой овраг. На его дне уже была выкопана яма, рядом с которой лежала груда скрюченных, раздетых тел — мутсадди с сыном, обе его жены, погонщик волов и двое других слуг, старая женщина и еще один слуга.

— Они все здесь? — спросил отец.

— Да, господин! — ответил один из могильщиков.

— Тогда в яму их! — скомандовал отец.

Я не стал смотреть, а тихо и незаметно ускользнул с этого места. Отойдя в сторону, я со стоном опустился на землю. Мое воображение рисовало мне одну и ту же картину: сын мутсадди, неотрывно и с упреком смотрящий на меня, его старик отец, беззаботно рассказывающий очередную историю, старый тхаг, многозначительно поигрывающий своим платком, мой отец, согласно кивающий головой в знак одобрения услышанного… Все это было так ужасно! Стоило только мне закрыть глаза, как эта сцена вновь и вновь вставала перед моим мысленным взором. Я никак не мог заснуть и просидел бы так всю ночь, но тут начался дождь, который загнал меня в палатку. Я устроился рядом с отцом, который мирно спал, и вскоре сам, вопреки чаянию, заснул крепко и глубоко, без всяких сновидений.

Наступило утро. Отец разбудил меня, и мы приступили к молитве, однако думал я не о Боге, а о несчастном старике и его сыне.

Сразу же после молитвы были оседланы кони, и мы немедленно отправились в путь, стараясь отойти как можно дальше в сторону от Ганешпура, с тем, чтобы на нас не пало подозрение в исчезновении мутсадди, будь оно обнаружено.

Когда мы наконец расположились на привал, отец дал одному из тхагов рупию и велел ему купить в ближайшем городишке гур. Я спросил отца, зачем ему понадобился гур, раз у нас есть обычный, очищенный сахар, и тот охотно пояснил мне.

— Мы обязаны совершить обряд подношения даров, называемый тупани, — сказал он. Он совершенно необходим и должен быть совершен по наказу Кали после каждого дела, вроде того, что ты видел вчера вечером.

Наш человек вернулся вскоре, принеся с собой купленный гур. Бадринатх воссел на землю, обратив свой взор на запад, и все мы сели рядом с ним. Мой отец сделал маленькую ямку в земле рядом с ковром, на котором сидел Бадринатх, и положил на ковер священный заступ, груду сахара и серебряную монету. Затем отец положил в ямку немного сахара и, воздев руки к небу, воскликну: «О, великая и могучая богиня! О, наша защитница и покровительница! Мы молим тебя принять наш скромный дар и наградить нас за усердие к тебе!».

Все повторили за отцом слова молитвы, а тот, налив воды в ладонь, побрызгал ее на заступ и на ямку. Потом он дал каждому из тхагов по куску гура, и они съели его, запив водой, все, кроме меня, поскольку, не уничтожив еще ни одного человека, я не мог попробовать гур. Все же мой отец оставил кусок и для меня и заставил съесть его, сказав: «Ты отведал гура, и теперь ты окончательно и бесповоротно стал тхагом. Помни, что если даже ты и захочешь покинуть наше братство, то никогда не сможешь сделать этого, ибо волшебный гур сильнее любого смертного. Любой человек, кем бы он ни был, доведись ему даже случайно попробовать освященного гура, обязательно станет тхагом и ничего не сможет с ним поделать».

Это воистину удивительно! — воскликнул я. — И такие случаи бывали?

Я мог бы рассказать тебе о сотне таких примеров, — сказал отец. — Спроси, если хочешь, Хуссейна или кого другого — все подтвердят мои слова.

Вечером, когда мы опять собрались все вместе, отец решил все же наказать меня за слабость, проявленную мной при убийстве мутсадди, и обрушился на меня с упреками, пеняя мне за мое малодушие.

— Да успокойся ты, почтеннейший! — перебил его Хуссейн. — Не говори так со своим сыном, а лучше вспомни, что ты выглядел ничуть не лучше, когда много лет назад, совсем еще юношей, стал впервые свидетелем такого же дела. Мне тогда стоило немалых трудов уговорить джемадаров, что ты вполне годный парень и сможешь взять себя в руки. Вспомнил? То-то! Поверь мне: скоро твой сын станет совсем другим человеком, нет, он станет сущим тигром. Не бойся, сынок, — обратился он ко мне, — мне случалось видеть куда более бравых людей, чем ты, которые хорошо начинали, но показывали себя потом отчаянными трусами, не годными ни на что иное, как копать могилы. Старый Хуссейн еще никогда не ошибался в людях, и, клянусь Аллахом, со временем ты превзойдешь даже своего отца! Ему надо дать возможность попробовать себя снова, и вы все увидите, прав я или нет.

— Возможно, ты говоришь истину, — охотно согласился отец. — Поверь мне, сын мой, я ругал тебя только затем, чтобы чувство малодушия навсегда оставило тебя. Оставайся таким же добрым человеком, как и сейчас, цени дружбу своих товарищей, помогай нуждающимся, раздавай милостыню обездоленным, но помни притом, что ты — тхаг, который поклялся уничтожать всех, кого пошлют тебе Аллах и Кали!

— Мне стыдно! — сказал я. — Твои слова проникли в самое мое сердце. Тебе никогда больше не придется говорить мне, что я чего-то испугался. Когда ты решишь, что я готов к делу, прикажи мне, и я возьму в руки румаль.