Оборотни и вампиры - [6]

Вот этот Пан, которого вы видите,

Дал нам познать безумие Древних идолопоклонников:

На что же они надеялись,

Раз лишали могущества Свое высшее божество?

Говорят, у них были другие верования И что лишь для видимости Они давали разные имена,

Но, в конце концов, их мифология И вся их теология

Сводилась к тому, чтобы поклоняться демонам*.

Стихотворение дано в подстрочном переводе; автор и происхождение не указаны.

— Прим. пер.

Поэты, воспевавшие величие Олимпа и любовь богов, художники, прославлявшие живот Леды и грудь Венеры, были, в каком-то смысле, сообщниками этих бесстыжих и похотливых демонов. До тех пор, пока меценаты не одержали победу над аскетами и фанатиками, метаморфозы, в которых заключалась главная прелесть античных религий, были низведены до бесовских чар.

Впрочем, церковь никогда не переставала утверждать, будто Враг вездесущ, и имя ему — легион, множество и превращение. Как бы его ни называли — Молох, Тевтат или Сатурн; любил ли он униженное поклонение, требовал ли цвета девственности или жаждал человеческой жертвы, его воплощения всегда были бесчисленными.

Задолго до того как поднялась волна процессов черной магии и преследования оборотней, дьявол являлся в животном обличье отцам-пустынникам и анахоретам. Преподобный Петр видел его в Клюни в облике грифа и медведя, который развлекался содомией с послушниками. В виде получеловека-полузмеи он долго осквернял замок Вовер, который святой Людовик в 1259 году отдал монахам-картезианцам, чтобы они изгнали оттуда нечистую силу. Под видом пса он являлся доктору Фаусту, следовал за Корнелием Агриппой и совокуплялся с Франсуазой Секретен. Жиль де Ре считал, что видел его в обличье леопарда, неаполитанцы — в обличье свиньи, а сибирские татары и японцы думали, будто он прикидывается медведем или лисой. Повсюду кишели чертенята: то это козы — слишком умные, чтобы быть настоящими, то предвещающие несчастье летучие мыши или кошки с коварным взглядом. Нравилось им и соединять органы или части тела: сатиры и фавны, вынырнувшие из глубины веков, прибавляли к телу, созданному по образу и подобию Божию, козлиное раздвоенное копыто и драконий хвост.

Иные подчас превращаются в фей, В лесных дриад, в нимф и напей, В фавнов и лесных духов, в сатиров и панов,

С телом мохнатым и пятнистым, как у олененка;

У них козлиная нога, от козленка ухо,

Рога, как у серны, и лицо румяное,

Словно красный месяц, и они танцуют ночь напролет На перекрестке или рядом с журчащим ручьем. (Пьер де Ронсар)*

Стихотворение дано в подстрочном переводе. — Прим. пер.

Сатане милее всего было козлиное обличье — наиболее скотское, наиболее похотливое, но и наиболее древнее, поскольку эта традиция восходит к мендезийскому и финикийскому культам. Таким он часто появлялся на шабашах, в облаке серы и фосфора, отчего еще ужаснее казалась его усмешка, и пугал всех своим вспухшим, усеянным чешуей и колючками членом.

«Дьявол на шабаше, — пишет де Ланкр, — восседает на черной кафедре, на нем корона из черных рогов, два рога на шее, еще один — на лбу, им он освещает собрание, волосы стоят дыбом, лицо бледное и хмурое, глаза круглые, широко раскрытые, горящие и безобразные; козлиная бородка, шея и все остальные части тела некрасивые, сложение человека и козла, кисти рук и ступни, как у человеческого существа, только пальцы все одной длины и острые, заостряются к концам, снабжены ногтями, и кисти рук изогнуты, как гусиные лапы, хвост длинный, как у осла. У него ужасный голос, лишенный красок, он держится с большой важностью, вид у него печальный и тоскующий».

Сатане нравилась и волчья личина — обличье этого страшного, злобного и коварного зверя, олицетворяющего лжепророков (апостол Матфей), лукавого духа, стремящегося, пробравшись в стадо, смущать Господних овечек (Тертуллиан) и даже преследовать Святую церковь (преподобный Беда). Или просто вредить роду человеческому, как делает Койот, волк из калифорнийских прерий. Дьявол, как пишет далее де Ланкр, «превращается в волка охотнее, чем в любое другое животное, потому что волк прожорлив, а следовательно, приносит больше зла, чем все прочие. И еще потому, что он — смертельный враг агнца, служащего изображением Иисуса Христа, нашего Спасителя и Искупителя» («Непостоянство»).

Коль скоро возможность превращения дьявола в животное была признана учеными, теологами и многими врачами — в том числе Амбруазом Паре*, —

«Демоны мгновенно превращаются во что только захотят; часто они превращаются в змей, жаб, лесных сов, воронов, козлов, ослов, псов, котов, волков, быков; они обращаются в людей, а также в ангелов света...»

так и метаморфоза друзей дьявола тоже начинает казаться возможной благодаря передаче могущества, одержимости или еще какому-нибудь древнему таинству. Ни для кого не секрет, что ведьмы, особенно из Вернона и Линкольна, превращались в кошек и что кюре Эде-лен был волком-оборотнем. В некоторых случаях метаморфоза становилась карой или возмездием. К примеру, Бенуа XI, коварно завладевший престолом святого Петра, был осужден после смерти бродить по горам и долам в виде медведя с ослиной головой и кошачьим хвостом. По крайней мере, так утверждают Мартин Полонус и Пьер Дамьен, авторы, столь же мало достойные веры, как Полидор Виржиль и Гийом де Мальмесбюри, которые клянутся, будто один декан из Элгина, не пожелавший уступить свою церковь монахам, был обращен в угря, и из него на монастырской кухне сварили уху! Участь волков-оборотней была не лучше: их ожидало искупительное пламя костра или in-pace*.