Оборотень - [124]

Перегрин глубоко вздохнул и сказал что-то по-голландски Гансу, который поставил перед ним сапоги и пошел к какому-то навесу.

– Он приведет вам пони, – сказал его хозяин. – Простите меня, – сказал он, отнимая свою руку; но Анна схватила ее обеими своими и сказала с глубоким чувством:

– Как мне благодарить и благославлять вас! Теперь вы восторжествовали над своим злым демоном.

– Это вы сделали! Вы видите, я не в силах делать дурное вблизи вас, – отвечал он мрачно, отходя от нее в сторону, чтобы надеть свои сапоги.

– Но вы теперь победили его!

– Не будьте слишком уверены, мы еще не совсем ушли от этих негодяев.

Он, видимо, опасался говорить, и Анна хранила молчание. Вскоре затем неизвестно откуда явился Ганс и привел крепкого маленького пони с уздечкой и сиденьем, устроенным из плащей, на которых Анна могла удобно поместиться; и Перегрин повел под уздцы лошадку вверх по подъему на С-т-Катеринс-Доун. Было достаточно светло, чтобы погасить фонари; по мере того, как они подымались в гору, пред ними открывалась чудная картина рассвета на море; остроконечная верхушка утесов Нидльс’а горела бледно-золотым светом, и над ними выделялись белые чайки, носившиеся в лучах солнечного света; Анне казалось после всех ужасов покинутой ею Трещины, что перед нею загоралась заря нового счастья и надежды.

Когда они выехали на простор доунсов[31] и под их ногами хрустела серебристая трава, между тем как с одной стороны открывалась широкая поверхность моря, а перед ними были возделанные поля и холмы, за которыми в тумане виднелись знакомые очертания Портсдоуна; при этом царила полная тишина, прерываемая только радостной песней жаворонка в глубине лазури, – только тут Перегрин решился говорить громко. Он спросил Анну, удобно ли ей было сидеть в ее наскоро устроенном седле и в то же время вынул кусок хлеба, мяса и фляжку с вином.

– О, как вы добры! Как вы заботитесь обо мне! – сказала она. – Но куда мы едем?

– Куда вы пожелаете, – сказал он, – я думал о Кэрнсбруке. Кутс теперь там, и это будет скорее всего.

– Но, может быть, это будет сопряжено с опасностью для вас?

– Я теперь мало беспокоюсь о своей жизни.

– О, нет, вы не должны говорить так. После того, что вы сделали для меня, она будет счастливее. Вот что я думала: если вы доведете меня до какого-нибудь Места, откуда я могу добраться до дома Эдмонда Нотли в Паркгорсте, то даже если его и нет там, – прислуга пособит мне в остальном. Я никогда не предам вас! Вы это знаете! У вас будет достаточно времени, чтобы уехать в Нормандию.

– Вы беспокоитесь об этом? – спросил он.

– Конечно, беспокоюсь, – воскликнула Анна. Разве я не исполнена чувством благодарности к вам; еще никогда я не была так расположена к вам, никогда не уважала вас так, как теперь!

– Вы чувствуете это? – спросил он каким-то подавленным голосом.

– Конечно, чувствую. Вы делаете благородное, доброе дело. Я благодарю вас не только ради него, но за этот высокий поступок, взятый сам по себе; и если моя мать может знать это, то она благословляет вас в своей могиле.

– Я буду помнить эти слова, – сказал он, – если…, - и тут он провел рукою по глазам. – Вот здесь, – продолжал он, – я написал свое показание, что я жив и что я первый напал на Арчфильда. Этого достаточно, чтобы спасти его, и если рука моя с тех пор изменилась и явятся какие-нибудь сомнения, то меня всегда можно найти в Пильпиньоне, если мне удастся бежать. Обо мне вы можете говорить, что хотите, но нет надобности упоминать о Баркли и Берфорде; кроме того, из чувства справедливости к свободным торговцам не следует указывать, где находится Трещина. Мне, пожалуй, следовало бы провести вас с завязанными глазами, если б я не боялся за вас; конечно, я не сомневаюсь в вас, но для успокоения моих товарищей, если я увижусь с ними, я должен сказать, что взял с вас клятвенное обещание хранить все это в тайне.

Тут он засмеялся:

– Простофили! Я выиграл у них вчера все эти акции индийской компании, но оставил их в наследство им, в особой посылке с надписью.

Анна дала требуемую от нее клятву и решилась спросить его. не может ли она чего передать его отцу.

– Бедный старый отец! Пусть он знает, что я никогда не потревожу Роберта в правах наследства, даже если б я и мог это сделать, не будучи объявлен государственным изменником.

Может, я еще напишу ему, если тот добрый ангел, о котором вы говорите, поддержит меня.

– Сделайте это! Я уверена, это доставит ему большую радость, и он простит вас. Он много изменился с тех пор.

– Теперь нужно соблюдать осторожность. Я вижу овец и, следовательно, должен быть пастух, и я не желаю, чтобы он заметил нас или мог показать, куда мы направились. Хорошо, что жители острова Вайта не рано встают.

Глава ХХХIII ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ

Они продолжали свой путь больше в молчании, избегая деревень, но когда уже настало утро и им приходилось проезжать более населенные места, они не могли избежать встречи с поселянами, идущими на работу и смотревшими в изумлении на черное лицо Ганса. Солнце уже было высоко, когда они добрались до перекрестка дороги, в конце которой за изгородями виднелись массивные башни замка Кэрнсбрук, а другой поворот от неё вел в Паркгорст. Они остановились на минуту, и Анна стала упрашивать своего провожатого, чтобы он оставил ее ехать дальше одну, когда они услышали позади шум копыт скачущих лошадей. Перегрин оглянулся.