Оборотень - [30]

— Ну и что?! — прорычал Карпатов.

— Тринадцать случаев, Олег. И ни одной разведенной пары, ни одного ребенка, который уже был бы до преступления калекой. Маньяк хорошо изучал свои будущие жертвы. Он не похищал беспризорников, толпами шатающихся по Москве. А казалось бы — чего проще? Помани «сникерсом» — сами побегут, делай что хочешь. Нет, он выбирал чистеньких, здоровых, смышленых, чтобы нанести удар в самое сердце, душу родителям.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Причину преступлений Квазимодо надо искать в его детстве, — сказал Тероян. — Во-первых, в его отношениях с родителями, если они у него были, или с кем-нибудь одним из них. А во-вторых, я уверен, это человек с каким-либо физическим недостатком.

— Так, так, — голос Олега начал проясняться. — Ты хочешь сказать, что он горбун или хромоножка?

— Что-то в этом роде.

— И мстит за свое уродство?

— Наконец-то сообразил, — Тероян почувствовал, как оживился Карпатов, как отлетел его сон.

— Значит, надо искать калеку?

— Калеку или человека с физическими отклонениями. Врожденными или приобретенными в детстве. И из неблагополучной семьи.

— Мне нравится твоя версия. По крайней мере она хоть что-то объясняет. Хоть какие-то мотивы его поступков. Но знаешь, сколько таких людей в Москве и Подмосковье?

— И все равно, круг подозреваемых сузится.

— У меня самого родители не всегда ладили, а сам я с плоскостопием.

— Хватит шутить. А что ты думаешь о резвом Гуркине? Что-то чересчур ловко он вам утирает нос.

— А мы его несколько раз допрашивали. Что о нем сказать? Для таких людей, чем хуже — тем лучше. Их главная задача — разрушить в России все, что только можно. Мне кажется, он даже сладострастно ждет каждое новое преступление. Ну как же, общественность бурлит, все волнуются, можно половить рыбку в мутной воде, спихнуть кого надо. Вот, кстати, по твоей версии, и кандидат на роль Квазимодо — у него какой-то сплющенный с боков череп. Родовая травма.

— А где он достает снимки жертв?

— Знаешь, сейчас все покупается и продается. Кто-то и у нас в МУРе подторговывает. Только ухватить за руку не можем. Ладно, если еще чем-нибудь осенит, — звони.

Тероян повесил трубку, но спать уже не хотелось. Он достал записную книжку, найденную в кожаной сумочке, и принялся ее внимательно изучать, перелистывая страницы, вглядываясь в абракадабру цифр и букв. Некоторые строчки были подчеркнуты красным карандашом. Например: «Тр. 8. 19.» Далее следовало: «М. 9. Нк. 3. Р. 40. У. В. 2. Ш. 200 б. 18 м.» Потом шел пропуск и вновь подчеркнутый текст с загадочной мешаниной. И так на каждом листке. Что это могло означать? Всего Тероян насчитал двадцать пять заполненных страниц, а выделенных красным карандашом строчек было сорок две. Он не сомневался, что записная книжка принадлежит мотоциклистам, как и видеокассета. Но в каких зловещих играх они принимали участие? Что если они и есть некий коллективный Квазимодо? Надо обязательно встретиться с Шелешевым и разузнать о них поподробнее. И оставался еще хозяин харчевни, личность довольно-таки странная, внезапно замкнувшаяся при его расспросах. Тероян убрал записную книжку и неподвижно лежал на диване, осмысливая прошедшие дни и устремив тяжелый взгляд в белеющее окно.

К одиннадцати часам Тим и Глория подъехали к Государственной Думе, где у парадного подъезда их поджидал Георгий Юнгов. Тероян представил их, а девушка внимательно, изучающе смотрела на красивого журналиста, словно пыталась отворить некоторые запертые двери в лабиринте своей памяти.

— Пошли скорее, — поторопил Жора. — На двенадцать назначено обсуждение Псковской проблемы. Город уже почти захвачен Эстонией, а мы и в ус не дуем. Будто так и надо. Курилы потеряли, Севастополь отдали, Благовещенск взяли силой, так и отгрызают помаленьку кто что может. Смех и слезы. Ладно, Марзонов ждет нас.

— Мы с вами нигде не встречались? — спросила Глория.

— Уж если бы виделись, наверное, я бы запомнил. Девушка вы редкой красоты. Я не шучу.

Но Глория оставила его комплимент без внимания. Юнгов провел их мимо поста, показав свое парламентское удостоверение; они поднялись на второй этаж, где к одной из дверей простой кнопкой был пришпилен клочок бумаги: «Комитет по национальной безопасности».

— Все время переезжают, не успевают таблички менять, — пояснил Юнгов. — Живут на чемоданах. Того и гляди разгонят или расстреляют, как в девяносто третьем году. Кстати, зимой я сам буду баллотироваться в Думу.

— Зачем?

— А зачем люди сходят с ума? Чтобы испытать новые ощущения. Поможешь мне в избирательной кампании?

— Чем?

— Будешь возить шприц с лекарствами и делать мне взбадривающие инъекции. А вы, Глория, привлечете избирателей своим обликом. Если мы все доживем до зимы, — добавил он, открывая дверь. Марзонов, чье лицо было знакомо по телевыступлениям, встретил их сидя за столом, оторвавшись от разложенных бумаг. Мельком взглянув на девушку, он пристально посмотрел на Тима.

— Итак, вас интересует Хашиги? — хрипло произнес он. — А позвольте узнать, чем вызвано столь повышенное внимание к этой персоне?

— Торговля конверсионным оружием, — наугад ответил Тероян. Марзонов усмехнулся.